Я не могу идти. Не могу, не могу, не могу. Где я? Джен? Джен?.. ДЖЕН!
Он увидел ее. Она махала голубым шарфом, что он подарил ей на день рождения, и дождь блестел на ее волосах, как жемчуг. Рядом стояла его мать в своем черном пальто. Толпа сдавила их, и они беспомощно покачивались взад-вперед. Над плечом Джен идиотски стрекотала телекамера.
Чья-то рука потянула его назад. Макфрис. Солдат бесцветным голосом вынес им обоим предупреждение.
— Не ходи туда! — кричал Макфрис прямо в ухо. Острый ланцет боли вонзился в голову Гэррети.
— Пусти!
— Не допущу, чтобы ты убил себя, Рэй!
— Пустиииии!
— Ты хочешь умереть у нее на руках?
Джен плакала. Он видел слезы на ее щеках. Он вырвался от Макфриса и опять пошел к ней. Он плакал. Он любил ее.
Рэй, я тебя люблю.
Он видел эти слова на ее губах.
Макфрис снова поймал его за руку. Краем глаза он увидел свой класс под школьным знаменем и среди них самого себя, кусок прошлогодней фотографии, и он улыбался и махал самому себе.
Второе предупреждение.
Джен!
Она потянулась к нему. Их руки встретились.
В одной руке он сжимал холодную руку Джен, в другой руку матери. Он дошел до них. Дошел.
И тут рука Макфриса рванула его назад. О жестокий Макфрис!
— Пусти! Пусти!
— Идиот, ты ненавидишь ее? Ты что, хочешь, чтобы тебя застрелили у нее на глазах? Чтобы она запачкалась твоей кровью? Пошли скорее!
Он сопротивлялся, но Макфрис был сильнее. В глазах Джен появилась тревога, и ее губы беззвучно шептали:
«Иди! Иди же!»
«Конечно, надо идти, — подумал от тупо. — Я же их гордость». В эту минуту он и правда ненавидел ее.
Третье предупреждение. Теперь на лицах матери и Джен была паника.
Рука матери закрыла лицо, и он вспомнил, как руки Барковича протянулись к горлу и начали его раздирать.
— Если ты собрался сделать это, то сделай за углом, идиот паршивый! — крикнул Макфрис. Макфрис ударил его, ударил сильно.
— Ладно, — Гэррети пошел. — Ладно, все, видишь, я иду, пусти меня, — он плакал.
Макфрис шел следом, готовый опять поймать его.
У поворота Гэррети оглянулся, но они уже потерялись в толпе. Он подумал, что никогда не забудет этого выражения паники на их лицах. Все, что ему удалось увидеть, — мелькнувший над головами голубой шарф.
Он повернулся и пошел прочь.
Глава 16
«Пролилась кровь! Листон спотыкается! Клэй изматывает его комбинациями! Клэй его убивает! Клэй его убивает! Леди и джентльмены, Листон падает! Сонни Листон упал! Клэй прыгает… Кричит… О, леди и джентльмены, я просто не знаю, как описать эту сцену!»
Таббинс сошел с ума.
Таббинс был коротышка в очках и с лицом, усыпанным веснушками. Он постоянно подтягивал джинсы и мало говорил, на, в общем, был вполне терпим, пока не спятил.
— Блудница! — орал он дождю, запрокинув лицо вверх, и струйки воды текли ему в рот и глаза. — Блудница Вавилонская пришла к нам! Она легла на улицах и раскинула ноги свои на камнях мостовых! Скверна! Скверна! Бегите от нее! На устах ее мед, но в сердце ее гниль и нечистота!
— Господи, хоть бы он заткнулся, — устало сказал Колли Паркер. — Он хуже Клингермана.
— Бегите от блудницы! Скверна! Нечистота!
— Черт! — пробормотал Паркер, трясущимися руками поднося ко рту фляжку. — Я сейчас убью его! — из глаз его покатились бессильные слезы. Было три часа дня. Позади остался Портленд. Совсем недавно они миновали указатель, извещавший, что до границы Нью-Хэмпшира осталось всего 44 мили.
Всего. Всего — что за идиотское слово!
Гэррети шел рядом с Макфрисом, но тот с самого Фрипорта молчал. Да Гэррети и не решался говорить с ним. Он опять был в долгу и стыдился этого потому, что знал — он сам не сможет спасти Макфриса. Джен с матерью исчезли, исчезли навсегда. Если только он не выиграет. А сейчас он очень хотел выиграть.
Странно, он в первый раз хотел выиграть. Даже на старте, который теперь казался эпохой динозавров, он вряд ли всерьез хотел этого. Тогда все еще казалось игрой, но ружья стреляли не пистонами, и все это было реально.
И он хотел выиграть.
Ноги болели вдвое сильнее, и при глубоком вдохе появлялась острая боль в груди. Не утихал и жар — может быть, он заразился от Скрамма.
Он хотел выиграть, но не верил в это. На финише ведь не будет уже Макфриса, чтобы его спасти. Он просто не сможет сделать последний шаг. С Фрипорта они потеряли только троих. Одним из них был несчастный Клингерман. Осталось двадцать.
Они перешли по мосту тихий ручеек. Грянули выстрелы, толпа вскрикнула, и в сердце у Гэррети опять зашевелилась робкая надежда.
— Видел свою девушку?
Это был Абрахам, напоминающий участника Батаанского марша. Почему-то он снял куртку и рубашку, обнажив костлявую грудь.
— Да, — сказал Гэррети. — И я собираюсь вернуться к ней.
Абрахам улыбнулся:
— Что! Ах да, есть такое слово: вернуться. Это был Таббинс?
Гэррети прислушался, но ничего не услышал, кроме гула толпы.
— Я говорю себе, — сказал Абрахам, — что нужно ни о чем не думать, только подымать и опускать ноги.
— Правильно.
— Но тут такое дело… Даже не знаю, как тебе сказать.
Гэррети пожал плечами:
— Просто скажи.
— Ладно. Мы должны пообещать друг другу.
— Что?
— Не помогать никому. Просто идти и все.
Гэррети смотрел на свои ноги, босые и грязные, с сильно вздувшимися венами. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, и боялся упасть в обморок от голода. Абрахам, обутый в тяжелые оксфордские ботинки, с суеверным ужасом смотрел на голые ноги Гэррети.
— Это звучит безжалостно, — заметил Гэррети.
— Что делать.
— А с остальными ты говорил?
— Нет еще. Только с тобой.
— Да, тебе, должно быть, это нелегко.
— Ничего легкого уже не будет.
Гэррети открыл было рот, потом закрыл. Он посмотрел вперед, на Бейкера, идущего с трудом, приволакивая левую ногу.
— Зачем ты снял рубашку? — спросил он Абрахама.
— Она колется. Должно быть синтетика. У меня аллергия на синтетику.
Так что ты скажешь?
— Ты похож на религиозного фанатика.
— Да или нет?
— Ладно. Я согласен.
«Теперь ты животное, Гэррети. Грязное, измученное животное. Ты продал их».
— Если ты попытаешься помочь кому-нибудь, мы не будем тебя удерживать.
Это против правил. Но после этого никто не будет с тобой говорить.
— Ладно.
— Пойми, Рэй. Никто ничего не имеет против тебя, но так нужно.
Закон джунглей.
— Ладно. Мне это не по вкусу, скажу честно, но я согласен. И говорю: я хочу увидеть, как тебе выпишут пропуск, Абрахам. Очень хочу.
Абрахам облизал губы.
— Да.
— У тебя хорошие туфли.
— Только ужасно тяжелые.
— Ну, тебе же не блюз в них танцевать.
Абрахам хрипло засмеялся. Гэррети посмотрел на Макфриса.
Невозможно было понять, о чем он думает и думает ли вообще. Дождь пошел сильнее, холоднее. Кожа у Абрахама приобрела оттенок рыбьего брюха. Гэррети подумал, что теперь никто не скажет Абрахаму, что без рубашки он не доживет до утра.
«Макфрис, где ты? Ты слышишь нас? Я продал тебя, Макфрис, мушкетеров больше нет».