Когда настало лето, я пошел наниматься на работу в дорожное управление штата Невада. Служба занятости приняла меня с испытательным сроком и направила к участковому мастеру по имени Харви Блокер. Это был высокий крепыш, загоревший почти дочерна под солнцем Невады. Он ходил в джинсах, пыльных сапогах и синей майке без рукавов. На майке было написано: «ЗЛОЙ НАЧАЛЬНИК». Под кожей перекатывались громадные мускулы. Он посмотрел на мое направление. Потом взглянул на меня и расхохотался. Скатанная бумага выглядела совсем крохотной в его громадном кулачище.
— Ты, наверно, шутишь, дружок. То есть точно шутишь. Здесь у нас солнце пустыни и жара пустыни — вовсе даже не салон для загара. Кто ты по-настоящему, парень? Бухгалтер?
— Учитель, — сказал я. — Третьего класса.
— Ух ты, здорово, — он снова захохотал. — Давай-ка вали отсюда, понял?
Я вынул карманные часы, доставшиеся мне от прадедушки, который работал на последнем отрезке трансконтинентальной железной дороги. По семейной легенде, он присутствовал при забивке золотого костыля. Я вынул часы и покачал их на цепочке перед Блокером.
— Видишь? — спросил я. — Стоят шестьсот, а может, и семьсот долларов.
— Это взятка? — Блокер снова расхохотался. Смешливый был человек. — Слушай, я знаю, что люди заключали сделки с дьяволом, но впервые вижу, как человек хочет за взятку отправиться в ад. — Теперь в его взгляде появилось какое-то подобие сочувствия. — Может, тебе кажется, что ты понимаешь, куда идешь, но я тебе говорю, что ты и малейшего представления не имеешь. В июле здесь бывает до семидесяти пяти градусов к западу от Индиан-Спрингс. Здоровенные мужики плачут. А ты-то не силач, парень. Мне не нужно заставлять тебя снимать рубашку, чтобы увидеть, что у тебя там ничего нет, кроме пары мускулов, накачанных в паршивой группе здоровья, а с этим в Большой Пустыне делать нечего.
Я сказал:
— Как только решишь, что я не тяну, сразу уйду. А часы будут твоими. Спорить не стану.
— Врешь, гад.
Я взглянул на него. Он пристально всматривался в меня.
— Не врешь, — с каким-то восхищением произнес он.
— Нет.
— Отдашь часы Тинкеру на хранение? — он указал на громадного негра в ярко расписанной рубашке, который сидел неподалеку в кабине бульдозера, ел фруктовый пирог из «Макдональдса» и прислушивался к разговору.
— А ему можно доверять?
— Много болтаешь.
— Значит, пусть будут у него, пока ты меня не выгонишь или пока я не вернусь в школу в сентябре.
— А что я ставлю против?
Я показал на направление, зажатое у него в кулаке:
— Подпиши, — сказал я. — Это будет твоя ставка.
— Ты спятил.
Я подумал о Долане и Элизабет и промолчал.
— Начнешь с самой дерьмовой работы, — предупредил Блокер. — Будешь разгребать горячий асфальт за грузовиком и засыпать в ямы. Не потому, что я хочу твои вонючие часы, хотя я с удовольствием их взял бы, а потому что с этого все начинают.
— Понял.
— Пока не усвоишь, парень.
— Я усваиваю.
— Нет, — произнес Блокер, — пока нет. Но усвоишь.
И он оказался прав.
Я почти ничего не помню о первых двух неделях — просто я ходил с лопатой, засыпал горячий асфальт в яму и брел, не поднимая головы, за грузовиком, пока он не остановится у следующей ямы. Иногда мы работали в центре, и я слышал звон рулеточных колокольчиков, доносившийся из казино. Временами мне кажется, что это всего лишь звенело у меня в голове. Иногда я поднимал голову и видел, как Харви Блокер рассматривает меня с каким-то странным сочувствием: лицо его мерцало на жаре, от которой плавился асфальт. А иногда я переводил взгляд на Тинкера, сидевшего под парусиновым тентом в кабине бульдозера, и тогда Тинкер вынимал прадедушкины часы и помахивал ими на цепочке, пуская солнечных зайчиков.
Я боролся за то, чтобы не упасть в обморок, любой ценой устоять на ногах. Весь июнь и первую половину июля мне это удавалось, и однажды Блокер присел рядом со мной в перерыв, когда я трясущимися руками подносил ко рту сандвич. Дрожь у меня не проходила до десяти вечера. Это из-за жары. Если бы я не трясся, то потерял бы сознание, и когда я думал о Долане, это поддерживало во мне дрожь.
— Ты еще не окреп, парень, — заметил он.
— Нет, — ответил я. — Но, как говорится, видел бы ты, с чего начинали.
— Я все еще надеюсь увидеть, как ты вырубаешься посреди дорожного полотна, а ты не падаешь. Но упадешь.
— Не упаду.
— Упадешь, точно. Если и дальше походишь с лопатой за грузовиком, свалишься.
— Нет.
— Самое жаркое лето еще не наступило, парень. Тинк это называет сковородочной погодой.
— Я устою.
Он вынул что-то из кармана. Это были прадедушкины часы. Он бросил их мне на колени.
— Забери эту дрянь, — сказал он. — Мне это не нужно.
— Ты заключил со мной пари.
— Я его расторгаю.
— Если ты меня выгоняешь, я подам в суд, — всполошился я. — Ты мне подписал направление. Ты…
— Я тебя не выгоняю, — он отвернулся. — Я скажу Тинку, чтобы он научил тебя работать на фронтальном погрузчике.
Я долго в растерянности смотрел на него. Никогда еще моя классная комната., прохладная и уютная, не казалась мне такой далекой… и тем не менее, я до сих пор понятия не имел, как мыслят люди вроде Блокера и что они имеют в виду, когда говорят то, что говорят. Я знал, что он одновременно восхищается мной и презирает меня, но не представлял, в какой момент какое из этих чувств он испытывает. «И не беспокойся об этом, милый, — вдруг заговорил голос Элизабет внутри меня. — Твое дело — Долан. Думай о Долане».
— Зачем ты собираешься это сделать? — произнес я наконец.
По его взгляду я понял, что мой вопрос одновременно взбесил и развеселил его. Но больше, видимо, все-таки взбесил.
— Что с тобой, парень? Кто я, по-твоему?
— Я не…
— Думаешь, я хочу тебя убить за твои вонючие часы? Это ты думаешь?
— Извини.
— Да уж точно. Самый виноватый кретин, которого я видел.
Я отложил прадедушкины часы в сторону.
— Ты никогда не станешь сильным, парень. Есть такие люди и растения, которые приживаются на солнце. Другие вянут и гибнут. Ты погибнешь. Ты это знаешь и все-таки не прячешься в тень. Почему? Зачем тебе это нужно?
— Есть причины.
— Ну да, надо полагать. А Бог помогает всякому, кто упирается так, как ты.
Он поднялся и отошел. Ко мне приблизился ухмыляющийся Тинкер:
— Думаешь, ты сможешь освоить фронтальный погрузчик?
— Думаю, что да, — ответил я.
— И я так думаю, — продолжал он. — Старик Блок тебя любит — просто не знает, как это выразить.
— Я это заметил.
Тинкер рассмеялся:
— Ты упрямая сволочь, точно?
— Надеюсь, что так, — подтвердил я.
Остаток лета я провел за рулем погрузчика, а когда осенью вернулся в школу, почти такой же черный, как Тинк, коллеги больше не смеялись надо мной. Иногда искоса поглядывали мне вслед, но смеяться перестали.
У меня есть причины. Вот что я ему сказал. И я это сделал. Не из прихоти я провел это лето в аду. Мне надо было приобрести форму, понимаете ли. Чтобы приготовиться вырыть могилу мужчине или женщине, может, и не нужны такие героические усилия, но я не мужчине и не женщине готовил могилу.
Я собрался похоронить этот чертов «кадиллак».
К апрелю следующего года я подписался на издания дорожной комиссии штата. Каждый месяц я получал бюллетень «Дорожные знаки Невады». Большую часть материала я не читал; пропускал законопроекты по улучшению дорог, объявления о покупке и продаже дорожной, техники, постановления по таким вопросам, как борьба с зыбучими песками и оврагами. То, что мне было нужно, обычно печаталось на двух последних страничках бюллетеня. В этом разделе, который назывался «Календарь», указывались даты и места дорожных работ в будущем месяце. Особенно меня интересовали те места и даты, после которых следовала короткая аббревиатура ЗП. Это означало: «Замена покрытия»; благодаря приобретенному в бригаде Харви Блокера опыту я знал, что именно эти работы чаще всего связаны с устройством объездов. Но не всегда — не обязательно. Дорожное управление закрывает участок дороги лишь тогда, когда нет никакого другого выхода. Но рано или поздно, думал я, эти две буквы будут означать конец Долана. Всего две буквы, но иногда они даже снились мне: ЗП.