Когда на противоположном холме засветились огни машины, я внезапно решил, что это невадская полиция.
Знак вернулся на прежнее место — если не точно, то очень близко к нему. Я бегом припустил к машине и проехал до следующего подъема. Как только я там очутился, фары промелькнули на холме позади меня.
Видел ли он меня в темноте, с погашенными огнями?
Вряд ли.
Я сел на сиденье, закрыл глаза и ждал, чтобы сердце немного успокоилось. Это произошло, когда затих шум мотора машины, прокладывавшей себе путь по объездной дороге.
Я на месте — за объездом.
Пора приниматься за работу.
После подъема шоссе спускалось к длинному прямому участку. На двух третях этого участка дороги вообще не существовало — только кучки пыли и длинная, широкая полоса неразровненного гравия.
Остановятся ли они, увидев это? Повернут ли обратно? Или продолжат путь, не сомневаясь, что проехать можно, раз они не видели никаких запрещающих знаков.
Теперь слишком поздно об этом беспокоиться.
Я выбрал место метров за двадцать от начала ровного участка, но не доезжая полукилометра до того, где дорога была разрушена. Я съехал на обочину, обошел фургон и открыл заднюю дверцу. Вынул пару досок и ощупал оборудование. Потом остановился и поднял голову к холодным звездам пустыни.
— Мы пришли, Элизабет, — прошептал я им.
Мне показалось, что холодная рука потрепала меня по затылку.
Компрессор отчаянно стучал, а с отбойным молотком было еще хуже, но тут я ничего не мог сделать — только надеялся справиться с первым этапом работ до полуночи. Если бы это затянулось, мне пришлось бы туго, потому что бензина для компрессора было маловато.
Ладно. Не бери в голову, что кто-то услышит и удивится, какому идиоту вздумалось грохотать посреди ночи отбойным молотком; думай о Долане. Думай о сером «седан девиле».
Думай о траектории спуска.
Я сначала разметил края могилы, пользуясь мелом, рулеткой и цифрами, которые рассчитал мой приятель-математик. Получился прямоугольник метра два с половиной в ширину на четырнадцать в длину. В начале он был немного шире. В темноте этот очерченный участок меньше напоминал воронку, чем на миллиметровке, на которой приятель вчерне набросал схему. Скорее он походил на раструб в конце длинного, прямого дыхательного горла. «Хорошо проглотишь, милый», — подумал я и улыбнулся в темноте.
Я провел еще двадцать поперечных линий внутри фигуры, нарезая куски шириной сантиметров по семьдесят. Наконец я провел вертикальную черту от начала до конца и получил сетку из сорока двух почти правильных квадратиков примерно семьдесят на восемьдесят сантиметров каждый. Сорок третьим оказался лопатообразный раструб в конце.
Я закатал рукава, включил компрессор и приступил к квадрату номер один.
Работа шла быстрее, чем я рассчитывал, но медленнее, чем втайне мечталось — наверное, это всегда так? Лучше было бы использовать тяжелую технику, но это потом. Прежде всего следовало вырезать квадратики покрытия. Я не справился ни к полуночи, ни к трем ночи, когда в компрессоре кончился бензин. Это я предвидел и захватил сифон к баку фургона. Я даже открутил колпачок с бака, но, когда мне в ноздри ударил запах бензина, завинтил колпачок и лег плашмя в кузове фургона.
Хватит на сегодня. Не могу. Хотя я и работал в рукавицах, ладони у меня покрылись огромными волдырями, многие из которых начинали кровоточить. Все тело сотрясалось от размеренного, каторжного ритма вибратора, а руки дрожали, словно спятившие палочки настройщика. Болела голова. Даже зубы ныли. Позвоночник будто засыпали толченым стеклом.
Я одолел двадцать восемь квадратиков.
Двадцать восемь.
Оставалось четырнадцать.
И это только начало.
«Никогда, — подумал я. — Это немыслимо. Непосильно».
Снова эта холодная рука.
«Да, милый. Да».
Звон в ушах немного ослаб; время от времени слышался звук приближающегося мотора… потом он ослабевал до жужжания справа, когда проезжавший сворачивал в объезд, выходя на петлю, которую дорожное управление проложило мимо ремонтируемого участка.
Завтра суббота… извините, сегодня. Сегодня суббота. Долан проедет в воскресенье. Времени нет.
«Да, милый».
Взрыв разорвал ее на кусочки.
Мою любимую разорвало на кусочки за то, что она рассказала в полиции правду о том, что видела, за то, что не дала себя подкупить, за смелость, а Долан до сих пор разъезжает на своем «кадиллаке» и пьет шотландское виски двадцатилетней выдержки, сверкая «ролексом» на запястье.
«Надо», — подумал я и погрузился в глубокий сон, подобный смерти.
Проснулся я, когда уже рассвело, около восьми. Я присел и вскрикнул, прижимая трясущиеся руки к пояснице. Работать? Вырезать еще четырнадцать кусков асфальта? Да я ходить не могу.
Но я мог ходить — и пошел.
Походкой немощного старца я добрался до ящика для перчаток и открыл его. Я достал флакон эмпирина, лежавший там на случай вот такого утра.
Чувствовал ли я себя в надлежащей форме? На самом деле?
Ну, что ж! Весьма забавно, правда?
Я выпил четыре таблетки, подождал, чтобы они усвоились, и с волчьим аппетитом набросился на-завтрак из галет и сухофруктов.
Я посмотрел туда, где меня, ожидали компрессор и отбойный молоток. Желтая краска на компрессоре, похоже, уже пузырилась на утреннем солнце. По обе стороны от него лежали аккуратно нарезанные кусочки асфальта.
Мне не хотелось идти туда и браться за отбойный молоток. Вспоминались слова Харви Блокера: «Ты никогда не станешь сильным, парень. Есть такие люди и растения, которые приживаются на солнце. Другие вянут и гибнут… Зачем тебе это нужно?»
«Ее разорвало на кусочки, — простонал я. — Я любил ее, а ее разорвало на кусочки».
Это, конечно, не сравнить с ободряющими воплями тысяч глоток типа «Вперед, Медведи!» или «Врежь им, рогатым!», но меня это сдвинуло с места. Я слил через сифон бензин из бака фургона, задыхаясь от вони, и только огромным усилием воли не вывернул обратно свой завтрак. Ненадолго меня озадачила мысль, что я буду делать, если дорожники слили солярку из своих машин, прежде чем уйти на долгие выходные, но я быстро отогнал ее подальше. Не стоит думать о том, что не в моей власти. Все больше я ощущал себя так, словно вывалился из бомболюка В-52 с зонтиком в руках вместо парашюта за спиной.
Я отнес канистру к компрессору и залил бензин в его бак. Пришлось помогать левой рукой, чтобы пальцы правой удержали рукоятку пускового шнура компрессора. Когда я потянул шнур, лопнули новые волдыри, и под шум заработавшего компрессора я почувствовал, как из моего кулака течет гной.
«Не делай этого!»
«Пожалуйста, милый».
Я подошел к отбойному молотку и включил его.
Хуже всего было первый час, а потом размеренный рокот молотка в сочетании с эмпирином, видимо, заставил замолчать все — спину, руки, голову. К одиннадцати я вырезал последний кусок асфальта. Настало время проверить, как я усвоил уроки Тинкера насчет запуска дорожных машин без ключа.
Я прошел, пошатываясь, к фургону и проехал полторы мили по дороге к тому месту, где работали ремонтники. То, что мне нужно, я увидел сразу: громадный ковшовый погрузчик «кейс-джордан» с навесным грейфером сзади. Колымага ценой 13 500 долларов. У Блокера я водил «катерпиллер», но это примерно то же самое.
Как я искренне надеялся.
Я залез в кабину и принялся изучать схему управления, нанесенную на рукоятке главного рычага. Выглядела она так же, как и на добром старом «кате». Я испытал ее пару раз. Сначала пошло туго, потому что камешки забились в коробку передач: парень, который водил эту штуковину, забыл поставить песчаные щитки, а мастер его не проверил. Блокер проверил бы. И оштрафовал бы водителя на пять зеленых, праздник там или нет.