Марта до седьмого месяца ходила на работу в «Пале» (это, конечно, было задолго до появления там Дарси Сагамор), а потом миссис Пру приказала ей идти домой, пока она не родила где-нибудь в коридоре десятого этажа или в лифте прачечной. «Ты хороший работник и можешь потом вернуться, если захочешь, — сказала ей Роберта Пру, — но сейчас проваливай отсюда, девочка».
Марта так и сделала и через два месяца родила мальчика весом в три с половиной килограмма, которого назвала Питером, а Питер с течением времени написал роман «Сияние славы», который все — включая Книжный клуб месяца и журнал «Юниверсал пикчерз» — считали обреченным на успех и доходы.
Все это Дарси слышала раньше. Остальное — в которое невозможно было поверить — она услышала сегодня в «Пятерке», после шампанского, которому предшествовал сигнальный экземпляр романа Пита в холщовой сумке Марты Роузволл.
— Мы, конечно, жили далеко от центра, — продолжала Марта, рассматривая свой фужер с шампанским и вертя его в пальцах. — На Стэнтон-стрит, выше Стейшн-парка. Я потом бывала там. Там стало хуже, чем было, — намного хуже, но и тогда это не был центр цивилизации.
В те времена на другом конце Стэнтон-стрит, ближе к парку, жила древняя старуха — ее называли Мамаша Делорм, и многие считали ее ведьмой. Я сама во все это не верила и однажды спросила свою соседку Октавию Кинсолвинг, как можно верить в такую ерунду, когда летают спутники и изобрели лекарства почти от всех болезней. Тавия была образованная женщина — она училась музыке в Джульярдской школе — и жила в бедном районе только потому, что ей приходилось содержать маму и трех младших братьев. Я думала, что она согласится со мной, но она только засмеялась и покачала головой.
— Ты хочешь сказать, что веришь в ведьм? — спросила я.
— Нет, — сказала она, — но в нее я верю. Она не такая. Может, на тысячу или миллион женщин, которых считают ведьмами, есть одна настоящая колдунья. Так вот, Мамаша Делорм — одна из них.
Я только расхохоталась. Те, кому не нужна ведьма, могут позволить себе смеяться, так же, как те, кто не нуждается в молитве, смеется над верующими. Тогда я только вышла замуж и еще верила, что смогу исправить Джонни. Ты слушаешь?
Дарси кивнула.
— Потом у меня был выкидыш. Главной его причиной, наверно, был Джонни, хотя тогда я боялась признаться в этом даже самой себе. Он часто бил меня и все время пил. Он пропивал деньги, которые я ему давала, а потом еще забирал у меня из кошелька. Когда я ему говорила, что нечего туда лазить, он делал оскорбленное лицо и клялся, что ничего не берет. Это если трезвый. Пьяный он просто смеялся.
Я написала маме домой — мне было больно, и стыдно, и я плакала, когда писала это письмо, но мне нужно было знать, что она скажет. Она мне ответила, что надо сматываться, и немедленно, пока я не попала в больницу или еще хуже. Моя старшая сестра Кассандра (мы ее звали Кисеи) пошла еще дальше. Она прислала мне билет на междугородный автобус и написала на нем розовой помадой два слова: «УЕЗЖАЙ СРАЗУ».
Марта отхлебнула глоток шампанского.
— Я не уехала. Мне казалось, что надо сохранять достоинство. Думаю, что это была просто дурацкая гордость. Хотя это все равно. Я осталась. Потом, после того, как потеряла ребенка, я снова забеременела — только сначала я этого не знала. Меня не тошнило по утрам, понимаешь… впрочем, и в первый раз тоже ничего не было.
— Ты не из-за беременности пошла к этой самой Мамаше Делорм? — спросила Дарси. Она тут же предположила, что, может быть, Марта надеялась взять у ведьмы какое-то зелье, чтобы вызвать выкидыш… или решилась на подпольный аборт.
— Нет, — отрезала Марта. — Я пошла, потому что Тавия сказала, что Мамаша точно определит, что за порошок я нашла у Джонни в кармане. Белый порошок в маленьком флакончике.
— О-о-о, — протянула Дарси.
Марта печально улыбнулась:
— Хочешь знать, как вляпываются в неприятности? — спросила она. — Может, и не хочешь, но я все равно тебе расскажу. Плохо, когда твой муж пьет и не имеет постоянной работы. Действительно плохо, когда он пьет, ходит без работы и избивает тебя. Еще хуже, когда ты залазишь к нему в карман в надежде найти доллар и купить туалетной бумаги, а там оказывается флакончик с ложечкой. А хуже всего знаешь что? Когда рассматриваешь этот флакончик и искренне надеешься, что там всего лишь кокаин, а не героин.
— И ты понесла это к Мамаше Делорм?
Марта снисходительно рассмеялась.
— Весь флакончик? Нет, мэм. Я видела мало радостей в жизни, но умереть мне не хотелось. Если бы он заявился домой и не нашел двухграммового флакончика, он бы обработал меня, как гороховое поле. Я отсыпала чуть-чуть в целлофановую обертку от пачки сигарет. Потом пошла к Тавии, а та послала меня к Мамаше Делорм.
— Как она выглядела?
Марта покачала головой, не будучи в состоянии точно описать подруге, как выглядела мадам Делорм, какие странные полчаса она провела в квартире старухи на четвертом этаже и как выбежала по шаткой лестнице на улицу, боясь, что та гонится за ней. В квартире было темно, пахло свечами, старыми обоями, корицей и прокисшим кремом. На одной стене был портрет Христа, на другой — Нострадамуса.
— Она была плохой монахиней, если когда-нибудь состояла в них, — произнесла наконец Марта. — Понятия не имею, сколько ей было лет: может быть, семьдесят, может, девяносто, а то и сто десять. С одной стороны лица у нее был огромный розовый шрам. Как ожог. Из-за шрама правый глаз у нее свисал, как бы подмигивая. Она сидела в кресле-качалке и вязала. Когда я вошла, она обратилась ко мне: «Я должна сказать тебе три вещи, деточка. Во-первых, ты мне не веришь. Во-вторых, во флакончике, который ты нашла у мужа в кармане, героин «белый ангел». В-третьих, ты уже три недели носишь в себе мальчика, которого назовешь именем его истинного отца».
Марта огляделась, не сел ли кто поблизости, удовлетворенно отметила, что они все еще одни, и наклонилась к Дарси, которая смотрела на нее с молчаливым восхищением.
— Позже, когда я обдумывала все это, я сказала себе, что насчет первых двух вещей она не сказала ничего, что не под силу обычному эстрадному экстрасенсу — знаешь, которые выступают в белых тюрбанах. Если Тавия Кинсолвинг позвонила старухе, что я иду, то вполне могла сказать, зачем я иду. Видишь, как просто? А для такой женщины, как Мамаша Делорм, очень важны детали — если хочешь, чтобы тебя считали ведьмой, надо вести себя как ведьма.
— Наверно, так, — сказала Дарси.
— Насчет моей беременности могла быть удачная догадка. Или… некоторые женщины это просто знают.
Дарси кивнула:
— У меня была тетя, которая чертовски здорово определяла, когда женщина беременеет. Иногда она угадывала раньше, чем сама беременная, а иногда даже раньше того дела, от которого становятся… Ну, ты понимаешь.
Марта засмеялась и кивнула.
— Она говорила, что у них запах изменяется, — продолжала Дарси, — новый запах можно учуять в тот же день, когда женщина понесла, если твой нос на это способен.
— Угу, — согласилась Марта. — Я тоже об этом слышала, но в моем случае ничто такое не подходит. Она просто знала, и где-то в глубине души, под той частью, которая пыталась убедить меня, что это просто дешевый трюк, я знала, что она знает. Возле нее нельзя было не верить в колдовство — по крайней мере, в ее колдовство. Это, чувство не уходило, как уходит сон, когда просыпаешься, или вера в доброго факира, когда снимается гипноз.
— Что ты сделала?
— Там был у входа стул со старинной плетеной спинкой, думаю, на мое счастье, потому что, когда она все это сказала, у меня все поплыло перед глазами и подогнулись колени. Я бы все равно села — не окажись там стула, села бы на пол.