Он понятия не имел, сколько простоял там, если бы вдруг позади не открылась дверь, больно ударив его в спину. Это был Пол Дженнингс.
— Извини, Джонни, — сказал он. — Я понятия не имел, что ты тут занимаешься медитацией.
Он прошел мимо» не ожидая ответа (и не получил бы его, как позже осознал Телл, — язык у него просто прилип к небу), и направился к кабинкам. У Телла хватило сил доплестись до первого писсуара и расстегнуть ширинку только затем, чтобы не доставить Дженнингсу слишком много удовольствия своим поспешным бегством. Так много времени прошло с тех пор, как он считал Дженнингса своим другом — чуть ли не единственным другом, по крайней мере в Нью-Йорке. Времена определенно переменились.
Телл несколько секунд постоял у писсуара, затем спустил воду. Он направился к двери, затем остановился. Он обернулся, прошел два шага на цыпочках и заглянул под дверь первой кабинки. Кроссовки были еще там в окружении горы дохлых мух.
И роскошные туфли Пола Дженнингса тоже.
То, что увидел Телл, казалось двойной экспозицией, видеоэффектом с ложными призраками из старой телепрограммы «Шляпа». Сначала туфли Пола проглядывали сквозь кроссовки; потом кроссовки словно отвердели и стали видны сквозь туфли, будто Пол был привидением. За исключением того, что туфли Пола, даже когда выглядели расплывчатыми, слегка перемещались, тогда как кроссовки остались абсолютно неподвижными, как всегда.
Телл вышел. Впервые за две недели он немного успокоился.
На следующий день он сделал то, что следовало бы сделать сразу: пошел на ленч с Джорджи Ронклером и спросил того, знает ли он какие-нибудь легенды, связанные со зданием, которое когда-то именовалось Мьюзик-сити. Почему он раньше этого не сделал, оставалось для него загадкой. Он знал только, что вчерашнее событие немного прочистило ему мозги, как легкая пощечина или стакан холодной воды, выплеснутой в лицо. Джорджи мог ничего и не знать, но ведь мог и знать; он работал с Полом не меньше семи лет, причем большей частью в Мьюзик-сити.
— О, ты имеешь в виду привидение? — Джорджи рассмеялся. Они сидели в «Картинсе» — магазинчике-закусочной на Шестой авеню, где в это время было полно народу. Джорджи откусил сэндвич с ветчиной, пожевал, проглотил и потянул крем-соду из двух соломинок, вставленных в бутылку. — Кто тебе об этом говорил, Джонни?
— Кажется, кто-то из уборщиков, — произнес Телл абсолютно равнодушным тоном.
— Ты точно его не видел? — Джорджи подмигнул. Это был максимум того, на что был способен многолетний помощник Пола, чтобы раззадорить собеседника.
— Нет. Конечно, нет. Только кроссовки. Да кучу дохлых мух.
— Да, сейчас это подзабылось, но было время, когда только о нем и говорили — как парень является в это место. Его там и достали, на третьем этаже. В туалете. — Джорджи поднял руки, потрепал себя за розовые щечки, промычал несколько тактов из «Сумеречной зоны» и попытался придать себе многозначительный вид. Это выражение у него не получалось.
— Да, — сказал Телл. — Это я слышал. Но уборщик не рассказывал мне никаких подробностей, а может, и не знал их. Просто засмеялся и ушел.
— Это было до того, как я начал работать с Полом. Он-то мне и рассказал.
— Сам он никогда не видел привидение? — спросил Телл, заранее зная ответ. Вчера Пол сидел внутри привидения. Грубо выражаясь, срал внутри него.
— Нет, он это все высмеивал. — Джорджи отложил сэндвич. — Ты же знаешь, каким он бывает иногда. Немного з-злым. — Если уж ему приходилось говорить что-то хоть немного отрицательное о ком бы то ни было, Джорджи начинал заикаться.
— Я знаю. Но при чем тут Пол? Кем было это привидение? Что с ним случилось?
— Да просто торговец наркотиками, — ответил Джорджи. — Это было в 1972 или 1973 году, когда Пол только начинал, — он сам тогда был всего лишь ассистентом звукорежиссера. Как раз перед упадком.
Телл кивнул. С 1975 по 1980 год индустрия рока переживала тяжкие времена. Подростки тратили деньги на видео вместо пластинок. Чуть ли не в пятидесятый раз с Г955 года мудрецы предрекали гибель рок-н-ролла. И, как много раз до того, он оказался живучим трупом. Видеоигры вышли из моды; МТВ приелось; из Англии прикатила новая волна звезд; Брюс Спрингстин выпустил альбом «Рожденный в США»; наконец, пошли набирать силу рэп и хип-хоп.
— Перед упадком служащие фирм звукозаписи частенько приносили на работу кокаин в дипломатах перед всякими презентациями, — продолжал Джорджи. — Я тогда записывал концерты и видел, как это делается. Был один тип — он умер в 1978 году, но тебе его имя знакомо, если бы я назвал, — который на каждое выступление приносил банку консервированных оливок. Банка была в красивой обертке с ленточками и прочим. Только вместо сока в ней был кокаин. Он бросал эти оливки себе в стакан. Называл это «м-мартини с порохом».
— Я думаю, — хмыкнул Телл.
— В те времена многие считали, что кокаин — это просто такой витамин, — рассказывал Джорджи. — Говорили, что он не похож на героин и не дает п-похмелья, как джин. А это здание, приятель, было им просто затоплено. Там ходили и колеса, и травка, и гашиш, но больше всего кокаин. А этот тип…
— Как его звали?
Джорджи пожал плечами:
— Не знаю. Пол не говорил, а больше никто и не называл. Он вроде считался одним из тех разносчиков, что снуют в лифтах с кофе, б-булочками и прочим. Только вместо кофе этот деятель разносил наркотики. Он появлялся два-три раза в неделю, поднимался на самый верх и начинал спускаться. У него был переброшен плащ через руку, в которой он держал дипломат из крокодильей кожи.
Даже в самую жару с ним всегда был плащ. Чтобы не видно было манжет. Но, думаю, кое-кто все же видел.
— Что?
— М-манжеты, — Джонни закашлялся, выплюнув крошки хлеба и ветчины, и густо покраснел. — Извини, Джонни.
— Ничего. Хочешь крем-соды?
— Да, спасибо, — Джонни засветился признательностью.
Телл подозвал официантку.
— Так, значит, он был рассыльным, — произнес он, в основном чтобы вывести Джорджи из замешательства — тот все еще вытирал губы салфеткой.
— Именно так. — Принесли крем-соду, и Джорджи отпил глоток. — Когда он выходил из лифта на девятом этаже, дипломат, прикованный к запястью, был набит наркотиками. Когда он доходил до первого этажа, портфель был набит деньгами.
— Куда там алхимикам, которые превращали свинец в золото, — заметил Телл.
— Да, но в конце концов волшебство кончилось. Однажды он добрался только до третьего этажа. Кто-то ждал его в мужском туалете.
— Зарезал?
— Говорят, кто-то открыл дверь кабинки, где тот сидел, и воткнул ему карандаш в глаз.
Телл представил себе эту картину так же живо, как раньше рваный пакет под столом заговорщиков в ресторане: карандаш «Черный воин», заточенный до немыслимой остроты, рассекает воздух и врезается в ничего не подозревающий зрачок. Лопается глазное яблоко. Он вздрогнул.
Джорджи кивнул:
— Здорово, правда? Но это, наверно, вранье. В этой части, я хочу сказать. Скорее всего, кто-то его, понимаешь, просто прирезал.
— Да.
— Но как бы там ни было, что-то острое у него, конечно, должно было быть, — добавил Джорджи.
— Ты думаешь?
— Конечно. Потому что дипломат исчез.
Телл взглянул на Джорджи. Это ему тоже было ясно. Ясно еще до того, как Джорджи договорил.
— Когда пришли фараоны и забрали парня из туалета, его левая рука валялась в р-раковине.
— О-о, — протянул Телл.
Джорджи опустил взгляд к тарелке. Там оставалась половина сэндвича.
— По-моему, я с-сыт, — выдавил он улыбку.
На обратном пути Телл спросил:
— Так что, призрак того парня вроде бы посещает… что, этот туалет? — И вдруг рассмеялся, потому что, какой бы мрачной ни была эта история, было что-то комичное в том, что призрак является в столь невозвышенное место.
Джорджи улыбнулся:
— Ты же знаешь. Сперва говорили именно так. Когда я начинал работать с Полом, ребята утверждали, что видели его там. Не целиком, а только кроссовки под дверью кабинки.