– Конечно, товарищ маршал! Оба здесь. Прошу! Заходите, товарищи генералы. – комдив резко повернулся ко мне, и показал рукой, что я «тоже генерал». Приглашение касалось и меня, хотя я об этом даже не догадывался. Внутри землянки горели электролампочки. Было светло и свежо, видимо, и вентиляция присутствовала. Я встал у стеночки, рядом со мной находился командир нашего дивизиона, который успел пожать мне руку. По мелькавшему слову «Сенно», я понимал, что собрались присутствующие не совсем просто так, но с некоторой задержкой. Во-первых, наша дивизия в этом сражении не участвовала, она к тому времени была обескровлена и выведена на отдых и пополнение. Да и должна была находиться в окопах перед Оршей. А отсюда до Орши еще сто километров. Как и положено, совещание начал Нарком Обороны Союза ССР, маршал Советского Союза товарищ Тимошенко. Лично у меня в этом случае, когда я слышу эту фамилию, всплывает воровка с косой, но маршал вовсе ее не напоминает. Несмотря на мое присутствие, а я – младший командир, вопросы маршал поднял суровые: Западный фронт провалил оборону на всех направлениях. Ну и начал загибать пальчики: где и кто. Упомянут и генерал армии Павлов, и сразу в таком ключе, обвинительном, что всем стало понятно, что маршал Тимошенко начал с того, что написал первое письмо, из трех положенных. Внутренне я этому усмехнулся, но виду не подал. Все, затаив дыхание, слушали Наркома, который приехал все исправить. На самом деле он давно здесь, с первого числа, а фронт так и продолжает сыпаться. Тут он перешел к нашей дивизии. Можно было расплыться в улыбке и считать, что гроза прошла мимо! Заговорил и о нашей батарее, отдельно упомянув, что командование ею принял старший сержант Голованов, поэтому, дескать, данное мероприятие проводится именно в штабе 1-й Пролетарской мотострелковой дивизии, с честью удержавшей рубежи на реке Березина. И что он, маршал Тимошенко, имеет поручение Верховного Совета СССР вручить мне высшую награду Родины, орден Ленина. И лично, от своего имени, производит меня в майоры. Маршал браво глянул на меня, и приказал подойти, что я и сделал. Слава богу, не один парад на Красной площади отходил, со строевой у меня все в порядке. Мне прокололи дырочку на левой стороне гимнастерки, и прикрутили орден. Нет, чтобы отпустить меня с миром, так маршал приказал слово молвить!
– В три тридцать 30-го июня 1941 года нас поднял по тревоге командир дивизии полковник Крейзер, и приказал строиться в походную колонну. Это было под Оршей, куда мы только-только прибыли, суток не прошло. Комдив зачитал нам приказ комфронта генерала Павлова, в котором говорилось, что нашей дивизии предстоит совершить 130-тикилометровый марш и оседлать три переправы на Березине. И, что кроме нас, этот приказ не может выполнить никто. Такой мобильностью обладаем только мы. Мы выдвинулись и успели оседлать переправы…
Упоминание Павлова было, конечно, лишним, но полностью соответствовало тому, что происходило под Оршей. Маршал недовольно посмотрел на Крейзера. «Герой» оказался «с начинкой» и не соответствовал моменту. Меня прервал маршал, задав вопрос полковнику:
– Именно так и было?
– Да, именно так было написано в приказе, и я, действительно, зачитал его перед строем. Во время марша не отстала ни одна машина, ни один танк, товарищ маршал, хотя двигались на предельной скорости.
– Молодцы, мотострелки! Так когда твоя батарея 39 танков уничтожила, майор?
– Тридцать один, товарищ маршал, утром 2-го июля под Первомайкой. Еще восемь на счету других подразделений. Но в газете «Известия» написали о тридцати девяти, упомянув только нашу батарею и два приданных танка. Больше всех подбили танки, семнадцать штук, но командовали там командиры нашей батареи, как наводчики и командиры танков. Мы их «подобрали» без топлива и с неполными экипажами. Так у нас и числятся.