— Не хочешь помочь мне? – предложил учитель, и Тору, не подумав, кивнул.
Он хотел как можно быстрее попасть домой, но не нашёл в себе смелости отказать старшему. И – сейчас он мог признаться себе в этом – уже в тот момент капкан захлопнулся вокруг глупого и очарованного Акиямы Тору.
— Нужно переписать текст из этого бланка на чистый лист, – Танака-сэнсэй похлопал себя по карманам, очевидно что-то ища. – Вот же, ручку потерял, – тяжело выдохнул он.
— Да, – неуверенно кивнул Тору, – вот, – он быстро нашёл ручку и протянул её учителю. Дрожание пальцев показалось особенно ясным.
К ушам прилило тепло. Как же неловко он себя почувствовал! Если Юра заметит его смущение, то избежать вопросов не удастся. А как объяснить ему, что краснеешь, вспоминая школьного учителя? Юра точно сочтёт его безнадёжным извращенцем. Тору шумно выдохнул и интенсивно потёр уши ладонями, пытаясь отогнать воспоминания. Выходило так же скверно, как привести себя в чувства и скрыть смущение: сейчас на него в самом деле смотрела половина аудитории – вторая половина уже потеряла к представлению всякий интерес. Его снова станут считать чудаком и психом, затем в его жизни появится новый Танака Иори, круг замкнётся – ему придётся переиграть свою жизнь, а значит, жить ещё почти на десяток лет больше. Тору не мог этого допустить, не мог вынести внепланового продления своего срока и совершенно не желал ничего слышать о бессмертии и о Танаке Иори. Только Танака Иори так же упрямо не желал покидать его мысли: блики очков мелькали перед глазами Тору издевательски изломанным калейдоскопом.
— Ты не пугайся, это всё совершенно законно, – успокоил Танака, – дел по горло, вот и приходится просить учеников. Прости уж, Акияма-кун.
Тору замер, вслушиваясь в только что произнесённые слова. Ручка в его пальцах стала влажной. Перед ним в самом деле когда-то извинились в первый раз. Как нелепо.
— В каком клубе ты состоишь?
— Рисовал раньше, – ответил Тору. Он едва не вспотел, боясь допустить ошибку. Писать карандашом было значительно проще.
— А сейчас?
— А сейчас я пока нигде, – пожал плечами Тору.
— Не нашёл ничего по душе? Может быть, запишешься к нам? Ты, мне кажется, неплох в литературе.
«Ты так и будешь нигде, – подумал Тору, – был ли в этих годах хоть какой-то смысл?»
Когда Танака Иори упомянул литературу, Тору почувствовал, как что-то внутри оборвалось. Даже учитель будет над ним подшучивать? Будь проклят день, в который он непростительно сглупил и принёс в школу блокнот.
Тору промолчал, но Танака-сэнсэй продолжил.
— Я курирую литературный клуб и ручаюсь за своих ребят, – улыбнулся он, – заодно подружитесь.
— Танака-сэнсэй, вы шутите? – переспросил Тору. – Я совершенно никчёмен в литературе. Как в заучивании, так и в создании.
— Ну зачем же ты так, Акияма-кун? У меня опыт большой, таких, как ты, вижу сразу, – сказал Танака Иори, принявшись за свою часть бумаг, – талантливый парень. Только уж очень скромный. Скромность украшает человека, когда не затмевает его достоинств. Позволишь мне прочесть твои строки?
— Танака-сэнсэй, пожалуйста.
Тору почувствовал, как к глазам вновь подступили жгучие слёзы.
— Акияма-кун, я не смеюсь. И ребята тоже просто неудачно пошутили. Разве нужно из-за этого хоронить свои таланты?
— Всё в порядке, Танака-сэнсэй, – кивнул Тору, – я обязательно подумаю об этом. Благодарю за предложение. Я обещал родителям сходить вместе на ужин, простите, – закончив с бланком, он оставил ручку на столе, – оставьте себе, у меня ещё есть. До свидания, Танака-сэнсэй.
Не успев услышать ответ учителя, Тору поклонился и выбежал из кабинета, закрыв за собой дверь. Должно быть, Танака-сэнсэй тогда посчитал его диким грубияном и захотел оставить наедине со своими проблемами, дать утонуть в них и захлебнуться слезами и ненавистью .Тору думал вернуться и извиниться, но это выглядело бы ещё более странно – учитель и вовсе посчитал бы его дураком и никогда не стал бы иметь с ним дело. Тору сжал зубы и зажмурился – из темноты и вспышек перед глазами возникло ухмыляющееся лицо Юити.
Удивительно, что Танака Иори, спустя столько лет, пронизанных многочисленными знакомствами и случайно обретёнными связями, оставался для Тору одним из самых ошеломляющих людей. Он перевернул его жизнь с ног на голову, просто оказавшись рядом в нужный момент. Было трудно сказать, получил ли Тору ценный опыт, однако до сих пор лишь одному человеку удалось предать его доверие. Воспоминание нехотя кольнуло в груди. Тору сразу встряхнул головой, не позволяя себе вновь погрузиться на дно однажды сковавшего его отчаяния.
Случившееся с Танакой Иори покрыло его сердце, пусть и непрочным, но толстым панцирем, за которым он прятался от протягивающих руку помощи людей, отвергая их попытки приблизиться. И это не могло не играть ему на руку.
— Ты что-нибудь успел запомнить? – спросил Юра, скучающе жуя бутерброд. – С первого курса говорят одно и то же, может, до нас, идиотов, и дойдёт когда-нибудь.
— Угу, – кивнул Тору. На самом деле, он с трудом мог вспомнить, о чём говорил преподаватель, но, если сказанное хоть сколько-нибудь соотносилось с прочитанным дома, судьба обещала быть милостивой.
— Не препарируем без охлаждения, – посмеялся Юра, – а теперь хочется. Да я же вижу, что ты ничего не понял. Ты даже не слушал, у тебя лицо потерянное было. О чём думал?
— Ни о чём.
— О чём-то думал, но врёшь. Ты не только безответственный студент, но и врун? – подшутил Юра. Тору, не настроенному на шутки, вдруг захотелось дать ему увесистый подзатыльник.
— Ни о чём важном.
— Уже не «ни о чём», а «ни о чём важном», прогресс, – прокомментировал Юра, – а дальше?
— Ни о чём важном, что могло бы тебя касаться, – сказал Тору, но в следующее мгновение подумал, что был слишком груб. Повезёт, если Юра не обидится, хоть он и не из обидчивых. Меньше всего Тору желал начинать разборки и перепалки, но для того, чтобы их избежать, у Юры было так мало чувства такта…
— Понял, не лезу в твою частную жизнь, – затолкав в рот остатки бутерброда, Юра поднял руки на уровень груди, – сдаюсь.
«Это же такая дешёвая манипуляция, – подумал Тору, – но почему теперь так хочется ему всё рассказать? Он же на это и рассчитывает. Но почему я не должен говорить? Разве я вспомнил что-то плохое? Я могу не упоминать всё, чтобы не быть в глазах Юры мерзавцем, а в своих – безвольным и ведомым слабаком».
— Ты так напрягся – сейчас пар из ушей полезет.
— Юр, обещаешь не считать меня сумасшедшим? – спросил Тору. Голос его слился с шорохом смятого пакета.
— Что? – Юра забросил рюкзак на плечо и, потянувшись, встал. – Конечно, я же уже считаю тебя сумасшедшим.
— Мне нужно с тобой поговорить. Я был не прав, прости. Это правда важно.
— Я весь внимание, – посмеялся Юра, остановившись.
Тору не решался заговорить: Юра всем видом показывал насмешливую незаинтересованность. Носить в себе тяжесть мыслей было невыносимо: Тору по-настоящему хотел, чтобы первым человеком, наяву узнавшим о тайне его прошлого, стал именно Юра, но было ли правильным взвалить на него этот груз? Если бы он мог ещё раз обсудить всё с Юмэ…
— Это серьёзно, – нерешительно начал Тору. Ему казалось, что слова, которые должны были быть твёрдыми, звучали как разболтавшиеся кукольные шарниры: из них выходил лишь невнятный скрип, и, без сомнений, никто никогда не придаст им значения. – Там будет немного криминала, но это не так важно. Или важно, но не настолько, как то, что я, наверное, совсем безнадёжный дурак. Ты когда-нибудь общался близко с человеком старше тебя лет на…двадцать? Чтобы прямо с доверием и секретами. Как с другом, в общем. Было?
— Страшно, – нарочито загадочно произнёс Юра. Тору вновь захотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым. – Криминал и загадочные дядьки, стоящие доверительные отношения с детьми. Не знаю, как у вас, а в России за такое сажают и правильно делают. Но как-то всё равно не интригует. Каневский лучше говорит. Из тебя писатель был бы так себе.