Тору хотел возмутиться, но вновь наткнулся взглядом на блестящие ёлочные шары.
«Спасибо», – одними губами проговорил он, боясь быть замеченным. И Юра наверняка заметил, но не подал виду: благородный и снисходительный. Молчаливый и непривычный. Почти не улыбающийся. Совсем другой Юра.
Тору не знал, нравится ему это или нет. А если не нравится, то ему ли или его привычному восприятию? До этого момента ему не приходилось думать насчёт Юры и содержимого его души, подсознание автоматически выстраивало цепочку типичных реакций: сейчас улыбнётся, сейчас кивнет головой, махнёт рукой, нахмурится. А тут – ничего. «Код красный!»– кричало подсознание. Сирена выла в голове, не давая сосредоточиться.
— Нет, серьёзно, давай зайдём куда-нибудь, – снова предложил Юра. – Я не поеду домой до курантов.
— Больше двух часов, – несмело добавил Тору.
— Два часа, двадцать семь минут, восемнадцать секунд, – уточнил Юра, – можем в кафе, можем в магазин какой-нибудь. Можем, конечно, ходить, но ты бы видел своё лицо. Ты как подошва, жёваный.
Тору рефлекторно коснулся лица – ткань перчаток царапающей тропой прошлась по коже. В самом деле, жёваный? Жёваный – это как? Он же действительно поцеловал Киру и не имел представления о том, как будет объясняться перед ней и остальными. И перед Юрой, конечно. Не просто же так он сбежал, Кира ему, очевидно, нравилась. Поэтому она знала о нём то, что не знал никто. Юра доверял ей, она была ему дорога. Поцеловать возлюбленную своего лучшего друга – Акияма Тору, ты по-настоящему опозорился! Но он же не мог знать – Юра не показывал ни словом, ни делом и нарочно держался отстранённо. Наверное, именно поэтому – боялся случайно создать недопонимание или неприятность. Как же стыдно… Как же ему было стыдно: перед всей компанией, перед Кирой, перед Юрой и особенно сильно – перед собой. Ничего не предусмотрел, ни о чём не подумал, поэтому стоял сейчас в центре города, сконфуженный и униженный, думал, чем занять себя в ближайшие два часа и всё больше разочаровывался.
— Ходить так ходить, – Юра ускорил шаг, легко ныряя между рядов людей и светящихся декораций, – я же увижу, если ты посинеешь от холода?
— Юр, – Тору догнал его без труда, но с заметной одышкой, – прости.
— Родину вспомнил? – усмехнулся Юра, подтянув свитер. – Извиняешься – а за что?
— Она тебе нравится, – Тору почувствовал, как к ушам приливает жар, – я не думал. Я скажу ей, что это ошибка, хорошо? Я ничего такого не хотел. И не хочу, чтобы мы ссорились из-за этого. Ты так разозлился, даже стаканчик бросил. Я не ожидал и был, честно говоря, удивлён. Странно это всё. Давай не будем так больше: ты – злиться, а я – целовать твоих девушек? Стаканчик жалко…
— Я просто ненавижу кофе, – посмеялся Юра, вновь облачаясь в привычного себя. Сейчас это больше походило на защиту, чем на искренность – Тору нахмурился, прислушиваясь к возникшему внутри противоречию. – Ты говоришь всегда так прикольно, это из-за языкового барьера?
— Юр, – прервал его Тору. Происходящее начинало напоминать неудачное театральное шоу: Юра стоял посреди сцены обнажённым и не успевал надевать подходящие костюмы. Тору видел его насквозь: какой волшебный вечер, настоящее новогоднее чудо! – защита, наконец, дала трещину, выставляя напоказ прячущееся за ней существо. Он пригдяделся, ища в приоткрывшейся части знакомые черты.
— Ты говоришь официальнее, чем преподы, – объяснил он, – стаканчик жалко?
Фальш. Тору не видел перед собой ничего, кроме фальши. Юра обходил стороной неудобную тему – стоило только надавить, и он расколется: швы звонко трещали, ему некуда было бежать.
— Я скажу Кире, что это ошибка, – повторил Тору, – ты не должен обижаться на меня.
— А это была ошибка? – взгляд Юры в одно мгновение стал глубже и серьёзнее.
— Мне не стоило, – не закончил Тору.
— Ты сожалеешь?
— Разумеется, если я извинился перед тобой! – возмутился он. – Японцы тоже извиняются искренне.
— Ты сожалеешь из-за меня?
Юра остановился и отошёл в сторону, утащив Тору за собой. Он пристально смотрел ему в глаза и не позволял отвести взгляд. Требовал ответа здесь и сейчас. Напористо. Больно. Настоящий Юра, уверенный и твёрдый, ждал слова его, настоящего Тору, испуганного и податливого. Справа блеснул стеклянный ёлочный шар. Он был свидетелем откровения, гораздо более глубокого, чем случившееся на мосту. Лицом Киры, её непосредственностью и жизнелюбием говорила жизнь, но сейчас, в образовавшейся пустоте голубых глаз отражалась сама смерть. Властная и беспощадная: поцелуешь – сгоришь изнутри и обратишь тело в разлетающийся замерзающий пепел.
— Сожалею, – Тору сглотнул застрявший в горле ком. Он понял, что не дышал.
— Из-за меня?
— Из-за тебя, – он кивнул, потеряв из виду огни, праздник и вспышки фейерверков. Мир замер в неузнаваемых глазах напротив. Болезненно-серый, вязкий и угасающий мир.
Мир, в котором он провёл и, наверное, проведёт всю свою жизнь. С матерью или без неё, с друзьями или в одиночестве, с притягивающей ложью Танаки Иори или заботливым пониманием Юмэ – мир никогда не менялся, потому что всегда находился внутри него, прошивал сердце и душу, плёл липкие сети и строил искусные ловушки. В одной из них Тору находился сейчас, оказавшись среди людей, принадлежащих иному, далёкому от его собственного, измерению. Прекрасная и нежная Кира стояла по другую, желанную, красочную и светлую, но не подвластную ему сторону жизни. Он прилипал к ней, подходил вплотную, но не мог проникнуть в ядро Вселенной, доступной даже самому глупому простаку. Тору был безнадёжным, шатко держащимся на плаву заложником вечной мерзлоты.
Вечная мерзлота застыла во взгляде Юры, которого Тору так долго ошибочно принимал за весёлого чудака, не имеющего точек соприкосновения с темнотой. Юра не смог – или попросту не захотел – держать маску в преддверии ненавистного праздника и позволил ему прикоснуться к плещущемуся внутри него потоку. Тору знал, что открывшееся сегодня не было полнотой, ощущал, что внутри Юры осталось нечто неразгаданное, и готов был ждать, когда он позволит понять и почувствовать больше.
Тору смотрел, не отрываясь ни на мгновение, старался даже глубиной дыхания показать, насколько сильно он хотел погрузиться в неизвестность, пробраться ближе к удивительно схожей с ним глубине. В голубых глазах отразилалась безграничная серая пустота – вспыхнула на мгновение и сразу затухла, возвращая взгляду прежнюю ясность. Тору успел увидеть в нём самого себя, а большего было не надо.
Он видел. Видел, как врал себе и болезненно-неумело притворялся частью чужого. Видел, как играл Юра и какое удовольствие он получал от вынужденной выученной лжи.
Видел и не мог сдержать подступившего к горлу смеха. Он в самом деле хотел научиться также. Тору был уверен, что Юра будет его учителем.
Шаг шестнадцатый. Твоя правда и моё безграничное
— С Новым годом! – Тору поднял пластиковый стаканчик, Юра приложил к нему свой и сделал шумный глоток.
— Думал ли ты, что когда-нибудь встретишь новый год на улице с вонючим чаем? – Юра мечтательно посмотрел вверх. – Ну серьёзно, что это за дрянь такая?! Мне не везёт с напитками сегодня. А новый год как встретишь, так и проведёшь.
— Весь год будешь сидеть на лавочке с вонючим чаем, – посмеялся Тору, – а вообще, нет, не думал. Не думал, что вообще встречу его с кем-то, кроме матери.
— С кем-то? – Юра вопросительно приподнял бровь. С кем-то. Действительно, как-то совсем нехорошо получалось – пару часов назад они узнали себя в единстве внутренних миров, а сейчас стали друг для друга «кем-то». Тору снова всё испортил, но Юра не выглядел обиженно или разозлённо – он по-прежнему смотрел в пыльное ночное небо, иногда переводя взгляд на поверхность плещущегося в стаканчике чая.
— С тобой, – исправился Тору. Юра удовлетворённо кивнул.
— Смотри, уже плёнка появилась, – он поморщился и, сделав глубокий вдох, в один глоток опустошил стакан. – Хуже, чем кофе.
— Я бы показал тебе японскую чайную церемонию.
— С гейшами?