— Немного, – ответил Тору, пытаясь осознать поток только что сказанного, – мелочи. Мне теперь мать жить не даст, – посмеялся он. – Он ей тут рассказывал, как любит меня и какой я хороший. Завтра, если вспомнит, в окно выйдет, наверное.
— Не вспомнит, – зевнула Кира. Тору зевнул тоже. – Надеюсь, что не вспомнит. И не выйдет. Он там ещё всякого наговорил. Но сказать не могу, прости. Зачем вообще начала, дура пьяная. Прости, Тору.
— Что-то серьёзное? – нахмурился он. – Он у меня тут просто от бога отречься почти успел.
— И это тоже, – призналась Кира, – я уже всего и не помню. Это, наверное, да. Завтра жалеть будет, грехи замаливать пойдёт – и так до сессии.
— Такое было уже? – поинтересовался Тору. Он боялся услышать лишнего, но при этом очень хотел узнать чуть больше. Возможно, больше, чем было нужно.
— Такого – нет, – уверенно сказала Кира, – но я говорила, что мы с ним не общались особо до той вечеринки. Но сколько я его знаю, не было. Хорошо его так подкосило, да. Он, как помню, даже после смерти отца не накидывался.
Тору ощутил острый укол вины. Если это произошло из-за него и его глупых обид…
— Но это не из-за тебя, не подумай, – прервала его мысли Кира, – ему давно пора было, нельзя так в себе всё держать. Но ты там за ним поухаживай. И не говори ему ничего плохого, даже если честно. Не надо.
—Ты вообще никак не расскажешь? – попросил Тору. Теперь любопытство уничтожит его изнутри! Лучше бы правда молчала, дура пьяная. Вдруг с Юрой было что-то серьёзное, о чём он не мог рассказать трезвым?
— Он сам расскажет, если захочет, – вздохнула Кира, – я хочу, но обещала. Кира держит слово, даже если так не кажется на первый взгляд. Считаешь же меня ветреной, да?
— Вовсе нет, – возразил Тору. Возможно, он соврал. Но лучше не говорить плохо, даже если говорить правду?
— Врать, правда, не умеешь, – посмеялась она, – зато Юра умеет. Не врать даже, но скрывать так хорошо, что ни за что не догадаешься. Вот пока он держится, и я молчу. Обещала, прости. Кира слово держит.
— Я понял, – разочарованно выдохнул Тору, посмотрев на Юру. Что он был вынужден скрывать? Почему не делился с ним? Сколько ещё тайн он держал в себе? Сначала коробка, теперь это. С коробкой хотя бы было ясно, что к чему, но здесь… Хотя и с коробкой, на самом деле, ясно не было – зачем ему понадобилась эта странная сталкерская штука? Да и катилась бы эта коробка!
— Да не расстраивайся ты так, – подбодрила Кира и, предвидя его вопрос, добавила: – да слышно, что ты уже скуксился весь. Не говори ему только, что я что-то сказала. Ты вообще не должен был знать, что у него от тебя какие-то секреты, это не по-дружески! Хотя я вот не знаю, насколько вы теперь друзья.
— А?
Кира закашлялась и сделала шумный глоток. Неужели ещё не напились? – Тору вновь посмотрел на заворочавшегося Юру.
— Ну вы же поругались.
— А, – кивнул Тору, – помиримся.
— Знаю. Повезло тебе, Акияма-кун, ты…
— Не называй меня так, – резко оборвал Тору, – плохие воспоминания.
— А, ой. Хорошо. Прости. Не думала, что это может не понравиться японцу. Прости, да.
— Всё в порядке, – устало улыбнулся Тору, – так что ты там говорила? Почему повезло?
— Да повезло и всё, – бросила Кира, – спокойной ночи, дурак счастливый.
Она положила трубку так быстро, что Тору не успел ничего возразить.
Он недовольно положил телефон на подоконник и посмотрел в ясное ночное небо.
«Уже двадцать восьмое апреля, – подумал Тору, – двадцать девятое. Вчера вот Зимбабве, сегодня – день Сёва. Времени, наверное, действительно не так много осталось»
Полный сожалений о прошлом, он лёг в кровать.
Меньше двадцати четырёх часов оставалось до наступления следующего дня.
Утром Тору проснулся с небывалой лёгкостью – недостаток сна придал организму силы и бодрости. В университет он решил не ходить: к удивлению, мать даже не зашла в комнату, хотя точно была дома. Видимо, она по-настоящему обиделась. Тору вымученно простонал – ему предстояла долгая и мучительная работа.
Юра открыл глаза значительно позже и сразу же взялся за голову. Тору мог только представить его чувства в этот момент. Если он действительно выпил столько, то его пробуждение стоило назвать воскрешением.
Юра сел на кровати, поморщился и лёг обратно, шумно выдохнув.
Тору почти пожелал ему светлой Пасхи, но вовремя взял себя в руки. После вчерашнего ему не хотелось даже косвенно упоминать религию – это казалось подлым предательством и настоящим плевком в душу открывшемуся ему Юре.
— Сколько лет прошло?
— А?
— Мне кажется, что я как Аанг, – Юра потянулся и уронил голову на согнутые колени, – проспал не меньше сотни лет.
— Я думал, что ты встанешь к обеду, – признался Тору, – но ты крепче, чем я ожидал.
Юра посмотрел вниз и поморщился.
— Я блевал?
— Всё в порядке, – отмахнулся Тору, – если не считать того, что моя мама теперь будет считать тебя моральным уродом.
— Да я обычно так не пью. Вообще ничего не помню, – признался Юра, – поэтому можешь шантажировать меня как угодно.
Покачнувшись, он встал с кровати и потянулся.
— Какой кошмар, – выдохнул Юра, – будь добр, водички. Помру сейчас.
— Ты такой наглый, – возмутился Тору, но за водой, конечно, сходил. По дороге он обдумывал свои чувства: вроде бы, всё осталось, как раньше, но что-то не давало покоя и заставляло чувствовать себя потерянно и глупо.
— Я не наговорил ничего?
— Наговорил, – ответил Тору. – Знаешь, сколько всего?
— Ты можешь просто сказать и не мучить и так замученного меня? – проворчал Юра.
— Это ты-то несчастный? – переспросил Тору, нарочито ярко удивившись такой наглости.
— Я, – уверенно ответил Юра. Не найдя подходящих слов, Тору кинул в него подушкой.
— Ты невозможный! Больше никогда так не делай.
— Как?
— Как сегодня, – объяснил Тору, – приполз ко мне в таком состоянии, что всё спиртом провоняло, а потом ползал по полу и много чего ещё творил. Дурак.
— Всё, что я сказал, неправда.
— Хорошо, – соврал Тору, – с прошедшим днём Зимбабве, да?
— Спасибо, – кивнул Юра и на манер тоста поднял пустой стакан, – стоп, – вдруг смутился он, – я и к тебе с этим?
— А к кому-то ещё? – сделав удивлённый вид, спросил Тору.
— Мы с Кирой пили. Коньяк. Отцовский. Родительский алкоголь вкуснее, – добавил Юра и поморщился, – даже думать не могу. Гадость какая.
— Конечно, не можешь. Все мозги вымыло.
— На самом деле, мне стыдно, – признался Юра, сжав уголок брошенной в него подушки, – хотя бы перед отцом. Те ублюдки тоже, наверное, ничего не помнили на утро. Зато я помню до сих пор и всю жизнь буду. Вот так всегда – один пьёт, делает, а помнят и мучаются другие. Стыдно до ужаса.
— Ты никого не убил, – успокоил Тору, – только доверие моей матери.
— И на том спасибо, да?
— Конечно. В наш век хорошо не приносить никому смерти, – он посмотрел Юре в глаза. Ураган смерти стих, оставляя после себя лишь дуновение приятной прохлады. Однако теперь она засела гораздо глубже в зрачках, точно выжидая своего часа.
— Смерть, – задумчиво произнёс Юра, – это ещё и жизнь такая, наверное. Не может же оно всё вот так просто, по щелчку? Раз – и нету. Закончился человек.
— Есть теория о параллельных мирах, – заметил Тору, – их много. Может быть, вообще всё не настоящее. Я мир таким с самого детства вижу. Или вот квантовое бессмертие – про то, как мы умираем только для одного мира. По идее, я тогда под поездом и остался. А твой отец, – он запнулся, но, заметив спокойствие Юры, продолжил, – остался жить в других вселенных.
— Не знаю насчёт бессмертия. Но параллельные миры не теория, – уверенно сказал Юра, – они реальны. Я уверен и даже не буду ничего доказывать.
— Я тоже уверен, – вспомнив о Юмэ и Дримленде, согласился Тору.