— Какой-то символ непринятия, – задумался Тору, – стекло это твоё.
— Наше стекло, – исправил Юра, – теперь мы всё приняли, наверное?
Улыбнувшись, Тору кивнул.
Каждый думал о чём-то своём, а может, не думал вовсе. До окончания ночи оставалось, по ощущениям, всего несколько часов. Тех же часов, что ещё вчера проходили в одиночестве и тоске. Какой удивительной была жизнь! Тору боялся не успеть насладиться совместным временем и цеплялся за каждое мгновение так, будто оно было последним. Будто он в самом деле видел Юру в последний раз.
И даже понимая, насколько глупыми были лезущие в голову мысли, он не мог им противиться. Находящийся на грани эйфории Тору всё равно проигрывал взбунтовавшемуся сознанию. И вновь ни о чём не жалел. Это сознание, непослушное и возбуждённое, порывистое и гибкое, позволило ему быть здесь и своими глазами видеть ожившую сказку.
Небо рассыпало звёзды по ткани потемневшего платья и обнажило серебрящийся диск луны.
Тору и Юра спустились вниз – стоять на ногах после часов, проведённых в кровати, было тяжелее обычного. В голове до сих пор слышались отголоски тёплого разговора, а на волосах ощущались прикосновения перебирающих их пальцев.
Юра взял велосипеды. Всё те же велосипеды, что и много лет назад, с по-прежнему низкими сиденьями и рамами. Тору некоторое время смотрел на простенький механизм и задумчиво поглаживал руль.
— Я, наверное, скажу это сейчас, – Юра ловко запрыгнул на велосипед и закрутил педали так быстро, что Тору едва удавалось расслышать его из-за стремительно увеличивающегося расстояния. Он боялся, что Юра, подобно солнцу, исчезнет за горизонтом и никогда не вернётся в покинутый временем Дримленд.
— Будь готов к тому, что видишь Дримленд в последний раз.
Его слова прошлись по спине мурашками и вошли под ребро острием ножа. Тору ускорился, крутя педали настолько быстро, насколько позволяли силы. Он пытался угнаться за неуловимым и понимал, что сейчас, в тишине уснувшей природы и тускнеющем лунном свете, не успевал.
— А если солнце зашло, то у нас не больше двух часов, – крикнул Юра. Его голос рассёк тишину, навсегда впитавшись в вечную землю.
Тору не замечал перед собой пейзажа, не замечал пространства, которому несколько часов назад горячо клялся в любви и верности – он видел лишь светлую макушку, к которой мчался, едва собирая силы.
Два часа. Поезд, аэропорт, пять часов до заветного сообщения. Всё повторялось, события делали петлю и возвращались к истоку: он снова здесь, в Дримленде, ехал к обрыву, с которого начиналась новая жизнь. Рядом с Юмэ. Нет. Рядом с Юрой. И без стекла, делящего их миры на два.
Теперь мир был один, общий и одинаково близкий. Если бы он мог догнать его, если бы…
Шумящий ручей, камни и размывшаяся водой земля, пристальный взгляд луны, смеющиеся звёзды и плачущее из-под земли солнце – пейзажи сменяли друг друга, Тору узнавал в них совсем юного и наивного себя.
Он рисует невнятные образы. Видит первые сны.
Видит Юмэ. Видит Танаку Иори. Видит Ойкаву Юити и Мисаки Рин. Теряет Танаку Иори. Теряет Юмэ.
Теряет любящего отца. Встречает Юру. Все прошлые потери меркнут в свете его сердца. Вновь обретает Юмэ.
Аэропорт. Сны. Теряет Юру. Река и чёрная глубина.
Тору вздрогнул, поэтапно увидев свою жизнь в затенённой зелени вечного лета. Она показалась ему такой же незначительной и жалкой, как стопка потёртых карточек неудавшегося фотографа.
Тору был уверен, что видел больше, чем было нужно, но спрашивать Юру не было времени. В другой раз. Когда-нибудь он обязательно спросит.
Они добрались до обрыва, по ощущениям, за считанные минуты. Устало отбросили велосипеды и, подойдя к краю, сели на тонкую пластинку твёрдой земли.
— Я не ответил тебе, – напомнил Юра, восстанавливающий дыхание рваными вдохами, – теперь и поговорить можно. Я не сказал сразу, потому что хотел, чтобы ты ещё раз стал моим другом, только уже взрослым и более сознательным. Я, наверное, виноват перед тобой, потому что сразу узнал и всё понял. И перед тем виноват, что ты так долго трепал себе нервы. Но мне правда хотелось. Иначе я бы до сих пор считал, что мы общаемся только из-за твоей больной тяги к прошлому. Но ты принял моё новое настоящее, после смерти отца и прочей случившейся грязи. Я боялся, что ты не поймёшь правильно, хотя верил в то, что поймёшь. И не ошибся. Вот что-то, а ошибаюсь я редко, особенно насчёт людей. Теперь же всё хорошо? Я спокоен, что твои чувства искренни, а твой ненаглядный Юмэ, – он пригладил растрепавшиеся волосы, очевидно смущаясь, – сейчас сидит на всё том же краю земли и уже без стекла, которое тебя наверняка бесило, обсуждает скучную взрослую жизнь. Мы не этого ли боялись? – Юра усмехнулся, перевёл взгляд в небо и тыкнул пальцем куда-то в его черноту. – Кассиопея. Мне кажется, всё в итоге сложилось лучше, чем могло бы. Думаю, можно считать, что мы исполнили наши глупые детские мечты.
— Я сегодня снова почувствовал себя настоящим, – выдохнул Тору.
— А я себя – мотыльком.
— До сих пор не представляю, насколько невероятный твой ум, раз создал такое.
— Мелочи, – отмахнулся Юра, – не думай об этом. Просто смотри и запоминай. Мне нравится чувствовать, что я сделал всё возможное. Так спокойнее и не приходится ни о чём лишнем думать. И дышится легче.
— Если ты хочешь знать, – нерешительно начал Тору, – ты для меня сделал больше, чем кто либо. Серьёзно, никто и никогда не делал столько. Одной этой ночи хватило бы, чтобы доказать.
— Взаимно? – невесело улыбнулся Юра. Тору сразу считал грусть в выражении его лица, но предпочёл промолчать и дождаться лучшего момента.
— Не хочу, чтобы время кончалось, – добавил он.
Юра неопределённо кивнул и, вопреки ожиданиям, не сказал ничего про «всё происходит вовремя». Наверное, сейчас слова потеряли всякий смысл, растворившись в быстром течении реальности, где время с самого начала играло против них.
— Я счастлив, – интуитивно сказал Тору, – сейчас сидеть здесь и не думать о быте, учёбе и работе. Я, наверное, вот так вот и нашёл то, что важно. Я и за прошлое-то держался, потому что думал, что именно там когда-то оставил то самое. А потом понял, что там не было никакого того самого. Потом искал, когда с Кирой общаться стал. Тоже показалось, что нашёл. А потом – поезд и полторы минуты до шага. И ты спасаешь. В последний момент же, как в фильмах. Я ещё на вечеринке думал, на самом деле, а потом, когда ты пощёчину мне дал…тоже думал. Ни в друзьях, ни в таблетках того самого не было. Психиатры ещё Бога иногда советуют, я и пытался. Тоже подотпустило, а потом по-новому всё. По кругу, как хомячка размотало. И я всё не знал, куда прийти, чтобы взять, наконец, то самое. А оно само пришло, вот так просто и неожиданно, как будто сковородкой по голове дали. Ещё весной пришло, кажется, но осозналось сейчас. А без осознания нельзя стать счастливым, потому что всегда не хватает чего-то важного. Твой Бог, Юр, прав был. Всё так и есть. А я поздно понял.
— Всё всегда… – начал он.
—...происходит вовремя? – закончил Тору.
— Конечно. Понял же в итоге. Что понял-то?
— Что у меня есть то самое. И что Бог есть любовь.
Юра коротко усмехнулся и затих, не переставая улыбаться.
Тору долго смотрел на его лицо, пытаясь сохранить его как последние объятия исчезающего Дримленда. Улыбка Юры была кульминацией – взрывом, знаменующим последние мгновения жизни Вселенной.
Создатель прощался со своим Творением – Тору оставалось лишь в тишине наблюдать за их молчаливым диалогом.
Когда Юра вернулся в реальность и его лицо вновь обрело привычное выражение, Тору продолжил:
— Если я больше действительно никогда не увижу Дримленд, то не буду сожалеть об этом. Оно самое внутри, поэтому на этой земле я оставляю только воспоминания.
— Дримленд уйдёт в вечность и миллионы световых лет будет хранить память о нас.
Тору кивнул. Всё самое важное уже было сказано молчанием Юриной улыбки.
— Будем закругляться?