— Пойдем в постель.
Кевин любил ее с такой отчаянной страстью, что Трейси поначалу испугалась. Его словно распирала какая-то необузданная сила, а вожделение казалось ненасытным. Но очень скоро в Трейси вспыхнул ответный огонь, и теперь она молила только об одном: чтобы этот безумный, всепожирающий натиск страсти продолжался как можно дольше…
— Трейси, — сказал Кевин, не разжимая объятий, — я люблю тебя. Обещай мне, что ты никогда меня не бросишь.
— О, Кевин, я же люблю тебя!
— Ну, пожалуйста, — охрипшим от волнения голосом попросил он, — пообещай, что, даже если я так и не смогу вернуть себе память, ты все равно меня не бросишь.
— Я никогда тебя не брошу, — прошептала Трейси, закрывая глаза.
Кевин уснул быстро. Она прислушивалась к его ровному дыханию и вспоминала день, когда решила покинуть его. Взяв только самое необходимое, Трейси поймала такси и отправилась в аэропорт, где села в самолет, который унес ее из Боуэна.
Накануне они с Кевином были приглашены на коктейль. На вечеринке Трейси вела себя как лунатик, будучи не в состоянии поддерживать беседу и улыбаться окружающим. Ничто больше не имело значения, ничто, кроме непрерывной боли от утраты ребенка.
Из транса ее вывел чей-то громкий смех. Смеялся Кевин — громко, уверенно, запрокинув голову — и казался беззаботным и счастливым.
Вид смеющегося мужа настолько шокировал Трейси, что она застыла на месте, не в силах оторвать глаз от веселой компании из трех человек, среди которых была и ее подруга Ребека. А оживленный разговор, в котором участвовал Кевин, продолжался. Возможно, Ребека рассказывала одну из своих дурацких историй, связанных с ее фермой, поскольку слушатели веселились от души, и их громогласный смех напоминал Трейси шум прибоя.
Закипая от ярости, она пристально вглядывалась в веселое лицо мужа. Как он посмел смеяться, да еще так громко?! Как он вообще может веселиться, когда их жизнь разлетелась в клочки?!
Его это не заботит! — мелькнула у нее ужасная мысль. Да он просто чудовище!
И тогда Трейси бежала. Подальше от Кевина и от его развеселой компании, подальше от шумной вечеринки и от эгоистичных в своем счастье людей — бежала, как если бы невидимое зло гналось за ней по пятам.
Она очнулась, лишь когда наступила на что-то острое, и обнаружила, что идет босиком по шоссе, но куда и откуда — не могла вспомнить. Однако это открытие ничуть не взволновало Трейси — она непрерывно плакала и вместе со слезами из нее уходили силы.
Устав, она присела на первую попавшуюся скамью. Трейси не сознавала, где находится, однако это ее совсем не заботило. Ее даже не заботило, что из порезанной ноги сочится кровь. В ее сознании прочно засел Кевин: он смеялся, смеялся, смеялся…
Сколько времени прошло с тех пор, когда они в последний раз смеялись вместе? Как давно она не чувствовала себя счастливой? И будет ли она когда-либо вновь счастлива?
Через какое-то время Трейси ослепил яркий свет фар. Подъехала машина, из которой вышел Кевин. Но стоило ему подойти, как Трейси закричала от ненависти и обиды. Она не хочет его больше видеть! Ему абсолютно безразличен тот факт, что их дочь умерла! Ему абсолютно безразлична она сама и ее чувства, поэтому ей нужно только одно: чтобы он навсегда оставил ее в покое!
Однако Кевин, действуя почти насильно, подвел ее к машине и усадил. Всю дорогу до дома Трейси кричала и билась в истерике, без конца обвиняя мужа в самых ужасных грехах, но не услышала в ответ ни слова. К тому времени, когда они подъехали к дому, Трейси обессилела и умолкла.
— Садись, — приказал Кевин, когда они вошли в гостиную.
Трейси послушно села. На мрачном лице мужа не осталось и следа былого веселья. Кевин казался ей чужим и незнакомым.
— Где твои туфли?
— Не знаю.
Трейси действительно не знала. Скорее всего, сняла их и оставила где-то на шоссе. Впрочем, сейчас ее меньше всего заботила судьба туфель.
Тем временем Кевин принес наполненный теплой водой пластмассовый тазик, полотенце и аптечку. Трейси отрешенно следила за его действиями и никак не отреагировала, когда Кевин принялся мыть ее ноги. Затем он смазал рану антисептиком и забинтовал. Трейси отстраненно наблюдала за руками мужа, словно это были неодушевленные предметы вроде лампы или канделябра, и не испытывала к нему ни благодарности, ни признательности — вообще ничего.
Закончив с оказанием первой помощи, Кевин сел на стул напротив Трейси и чуть наклонился вперед.
— Итак, ты убежала лишь потому, что тебя возмутил мой смех?
— Да, — тихо ответила она. — Наверное, тебя очень развеселила одна из дурацких историй Ребеки.
— Разумеется. Когда-то тебя эти истории тоже веселили.
— Но теперь я больше не могу слушать ничего подобного, — огрызнулась Трейси, избегая его взгляда.
— Я уже давно не видел тебя смеющейся, — мягко подтвердил Кевин, за что тут же удостоился ненавидящего взгляда.
— Я просто не в состоянии смеяться! Ты можешь этого не понимать, но так оно и есть на самом деле.
Какое-то время Кевин молчал, а потом тихо спросил:
— Трейси, если я могу смеяться, должен ли я чувствовать себя виноватым?
— Ты?! — Она взглянула ему прямо в глаза и вдруг увидела в них искреннюю печаль. Или ей только показалось?
— Да, я. Ты ведешь себя очень неразумно…
— Неразумно? — Она холодно усмехнулась. — Так вот, оказывается, что тебя заботит! Ну, тогда скажи мне: а что разумного в том, что с нами случилось? Какой смысл ты видишь во всем произошедшем? Отвечай, и, может, после этого я тоже смогу вести себя разумно!
Кевин тяжело вздохнул.
— Трейси, бесполезно задаваться вопросами, на которых нет и не может быть ответов. Мы не можем и не должны целиком предаваться прошлому, иначе оно просто сожрет нашу жизнь без остатка. Нам следует продолжать жить, пойми это!
Неожиданная горячность, с которой он произнес эту фразу, потрясла Трейси, и кровь бросилась ей в лицо.
— Да, с этой точки зрения ты поступаешь правильно, — в ярости закричала она, — и я даже не могу представить, что ты хоть изредка вспоминаешь о нашей дочери! — Трейси стремительно вскочила, и раненую ногу обожгла боль. — Так давай ходить на вечеринки и веселиться от души! Ради того, чтобы, как ты выражаешься, прошлое не сожрало нас без остатка, все средства хороши!
Она ушла в свою комнату, бросилась ничком на кровать и лежала с закрытыми глазами до тех пор, пока усталость не взяла свое. А утром упаковала чемоданы, оставила Кевину записку и навсегда покинула Боуэн.
И вот теперь, нежно глядя на спавшего рядом Кевина, Трейси отчетливо поняла, что принятое два года назад решение оставить его оказалось самой большой ошибкой в ее жизни.
12
Утром Трейси снова достала из ящика альбом с фотографиями, и вновь у нее затряслись руки и учащенно забилось сердце.
Через какое-то время, так и не решившись раскрыть альбом, она спрятала его, решив: мне нужно время, чтобы сделать это, надо подождать еще немного…
Однако времени уже не оставалось. Взглянув на календарь, Трейси с ужасом поняла, что через три дня начнутся занятия в школе. Боже, всего три дня!
Как она могла позволить событиям зайти столь далеко и даже не задумалась о последствиях? За сотни миль отсюда, в Кэрнсе, у нее имелась вполне налаженная жизнь. Да, Трейси почти забыла о ней, вытеснив на задворки своего сознания, однако от этого жизнь не стала менее реальной.
Она работала учительницей, у нее была небольшая, но очень уютная квартирка и несколько подруг, с которыми она ходила по магазинам, в кино или в кафе.
На первый взгляд Трейси совсем неплохо устроилась, но на самом деле ее жизнь была пустой и холодной. Трейси даже не рассказывала подругам о том, что была замужем и развелась после смерти ребенка. В последние два года она постоянно избегала размышлений о собственной жизни — гораздо проще жить только настоящим днем, ходить на работу и заполнять свободное время всевозможными делами.
Именно сейчас настало время задуматься о своем дальнейшем существовании и вспомнить все прежние обязательства. Надо заплатить за квартиру и позвонить подругам, которые, не зная, где она находится, могли начать беспокоиться.