В какой из моментов меня прорвало на вой, не знаю. Я очнулась только от его голоса.
- Леона, Леона, я тут остановись. – Он тряс меня и прижимал к себе.
- Ты вернулся? Уже все? – со всхлыпами начала соображать. – Ты с ней, там, так быстро, она, что где то рядом живёт? – Заикаюсь, вытираю нос и слезы. – Нет. Нет. Никто мне не нужен. Я тебя хочу Леона. Всегда только тебя. Я не понял сразу, я такой дурень. Раньше ты сама никогда… я не понял ничего, и сейчас не понимаю. Почему? Твой наряд, он перед глазами стал, и слезы твои. Я не могу когда ты плачешь. Я каждую слезинку зацеловывать готов. Да ты вообщем то знаешь.
- Покажи мне. – Прошу его. Он же вернулся ко мне, мир мой вернул. Я его больше не отпущу. Ни-за-что.
- Я не хочу делать тебе больно. – Больно? Мне? Так в этом причина, Не совместимость в сексе? Вот сейчас и проверим.
Я сама поцеловала его. Да так, чтоб не оставалось сомнений о намерениях. В остальном Людовику помощь не понадобилась. Пеньюар затрещал первым. На коротенькой открытой ночнушечке он подзавис. Прошёлся лёгкими, неземными прикосновениями от чулочек до края одежды и сглотнул.
- Снимай, их. – Не выдержала я.
- Нет! – Крикнул. – Пусть будут. – Уже тише. – Как есть, пускай все. – Прохрипел. И нырнул под ночнушечку. Ласки нежные, томные, скользящие. Все очень бережно и осторожно. Нет сил терпеть. Стаскиваю с него смокинг, он на миг от меня отрывается, и избавляется от рубашки, туфли, к черту, лакированные, и брюки, вместе с странным бельем. Все к черту.
- Я хочу, ещё, прошу.
- Я не могу поверить, родная, я так счастлив. Я люблю тебя. – Ну наконец-то.
- И я тебя люблю.
- Правд… - Я закрыла ему рот одной рукой, а второй сжала член вместе с яйцами. У Людовика от удовольствия и шока глаза закатились. Я буду наглядно показывать и доказывать свою любовь и желание. Я поняла, такая моя миссия в этом времени, совместить именно сексуальную часть семьи. Научить закомплексованную, воспитывавшуюся в женской школе при монастыре, Леону любить, хотеть и принимать страсть мужа.
Ласки мои привели к увеличению размера в два раза, я от восторга уже почти кончила. Много не надо. Но с Людовиком «мало», вряд-ли, получится. Входил он в меня по сантиметру и от каждого сантиметра меня затапливало все выше и выше. А убедившись, что мне так же хорошо как и ему, совсем не больно, даже наоборот, он осмелел и движения стали настойчивей и быстрее. Я раньше никогда такого не испытывала, когда душа и тело сливается в одно и парит в удовольствии. Минуты через две я достигла пика удовольствия и крики сами вырвались из меня, безконтрольно. Что вообще можно контролировать под натиском такого мужчины. Мой оргазм придал ему и возбуждения и ускорения. Он стал шептать безсвязные пошлости и без конца признаваться в любви. А я уже заходила на второй круг.
- Да, да моя маленькая, ты так реагируешь, я и не мечтал уже. – С каждым словом он врезался все резче и глубже потеряв контроль. В экстазе мы забились одновременно. Он рычал мое имя, а я признавалась в любви и плакала.
Вернувшись на орбиту, земля, мы из объятий друг друга вылезать не собирались и спать тоже. Мы в такой идиллии существовали на тот момент, слова сами полились.
Оказывается, Людовик в Леону влюбился когда ей было 16, увидел на балу и поплыл. Она была Юнна, весела и прекрасна. Танцевала, смеялась, даже острила. Он посватался, отец согласился, но сказал не в брачном возрасте, подрастет, закончит школу при монастыре, научится быть женой, матерью и тогда пожалуйста. Договор соответственный, тоже, заключили. Людовик ждал два года до совершения 18лет, а потом война, это ещё два года, следом умер его отец, пришлось принимать дела, свадьбу опять отложили. Итого, через пять лет он за ней вернулся, виделись они за это время три раза, под присмотром родителя. Все пять лет Леона жила в монастыре. Вот там ее монахини и подготовили к семейной жизни наглухо запечатав любую радость к жизни. Жених ей нравился, молод, красив, богат и добр. Правда кроме слова долг, ничего она не знала и не понимала. Мужу должна, родителям должна, детям и тем будет должна, а ещё Божья раба, молитвы, монашеские одежды и так далее.
Жених был так счастлив, что сразу и не заметил подвоха. Да и как заметить, не перед алтарем же ей смеяться и улыбаться.
Брачная ночь – первый шок и расстройство. Ей больно, она плачет, просит прекратить. Стал расспрашивать, узнавать, а там стена глухая, все грех, ничего нельзя. Трогать нельзя, ласкать нельзя, целовать нельзя. Он злился на весь мир. Поехал к родителям разбираться, а они выдают, хотели как лучше, хотели сберечь, чтоб в мирской жизни никто не соблазнил, она ж уже помолвлена, ей на балах делать нечего. Мужа нашла, все отлично.