И ещё эпизод из того же года. Приближалась 4‑я годовщина провозглашения КНР. Состоялось специальное решение о том, что поздравить Цзян Цин с этим юбилеем к ней поедут Екатерина Алексеевна Фурцева (в то время секретарь МГК КПСС, позже секретарь ЦК КПСС) и Людмила Алексеевна Дубровина (в то время зам. министра народного образования РСФСР). Поскольку удивить Цзян Цин подарком было трудно, и это все понимали, то мне, как немного знакомой с её вкусами, было поручено подумать и внести свои предложения на этот счёт. Зная, что Цзян Цин не раз любовалась видами нашего Подмосковья, я предложила подарить ей картину: какой-нибудь приличный пейзаж среднерусской полосы. Предложение было принято. В средствах меня не стесняли. Долго я ездила по художественным салонам Москвы. Наконец увидела картину «Весна в Подмосковье» (автор как будто Кузнецов, теперь уже запамятовала). «Это как раз то, что надо»,— подумала я. И немедленно купила её.
И вот подходит время, когда нужно выезжать. Сижу в машине напротив здания МГК КПСС в ожидании Е. А. Фурцевой. А её всё нет. Опаздывать нельзя. Поднимаюсь в её приёмную, прошу секретаря напомнить Екатерине Алексеевне, что её ждут. Секретарь мнётся, не решаясь войти в кабинет, и предлагает мне войти. Приоткрыла дверь и вижу: Фурцева стоя что-то выговаривает весьма резко присутствующим на совещании. Увидев меня, дала знак,— мол, одну минуту. И её заключительная фраза: «Приеду через два часа. Чтобы бумага лежала здесь!» И ударила ладонью по столу, как бы указывая место, где должна лежать «бумага».
Мужчины встали и быстро стали выходить.
Уставшая Фурцева зашла в туалетную комнату, поправила причёску, и мы спустились вниз. У своей машины стояла Дубровина. Мы все втроём сели в машину Фурцевой по её приглашению и двинулись в путь. Где-то минут через десять Екатерина Алексеевна, вдруг спохватившись, спросила:
— А с чем мы едем, что дарить будем жене Мао Цзэдуна?
Я ответила.
— Что же вы мне раньше не сказали? Я бы в московских подвалах такую картину подобрала!..
Цзян Цин встретила нас в чёрном, из тонкой шерсти, облегающем фигуру платье с изящным украшением, как всегда тщательно причёсанная, в чёрных замшевых туфлях на среднем каблуке. Вся отдохнувшая и сияющая.
Полный контраст с нашими женщинами — общественными и государственными деятельницами — Фурцевой и Дубровиной, усталыми, не имевшими даже времени подготовиться к визиту.
Ужин прошёл непринуждённо. Цзян Цин сумела создать нужную атмосферу. А гвоздём ужина были уморительно остроумные рассказы Дубровиной о своей поездке в Китай, которые она преподносила с редким мастерством.
В этот второй свой приезд в Москву Цзян Цин довольно часто рассказывала разные эпизоды из жизни Мао Цзэдуна (она всегда называла его в разговорах Мао чжуси — председатель Мао). Однажды она, вспоминая о его болезни, говорила, что иногда во время прогулок Мао Цзэдун вдруг начинал беспорядочно размахивать руками, как бы цепляясь за воздух. У него было чувство «потери земли», как она выразилась, словно бы земля уходила из-под ног.
В тот приезд Цзян Цин в 1953 г. рассказывала мне, что она выезжала в деревню, но инкогнито (никто в деревне не должен был знать, что она жена Мао Цзэдуна) и что участвовала там в проведении аграрной реформы. Но в деревне, как я поняла, она была недолго. Однако, по её словам, «это был полезный опыт работы с массами».
В другой раз Цзян Цин в разговоре со мной сетовала, что её «не выпускают к массам», то есть ей не дают возможность выступать перед широкими массами, чтобы проявить себя как общественного и политического деятеля. А к тому времени стремление быть видной и влиятельной фигурой, обладать властью, несомненно, уже вызревало.
Однажды Цзян Цин решила навестить лечившегося долгое время в Москве младшего сына Мао Цзэдуна от его второго брака Мао Аньцина. Я знала его по учёбе в Московском институте востоковедения, где он некоторое время учился вместе со старшим братом Мао Аньином, только на разных курсах. В Институте мы их знали как Сергея Юньфу (старший из них) и Колю Юньшу (младший). Никто из нас, кроме, возможно, двух студентов в то время не знал, что это сыновья Мао Цзэдуна. Я сказала Цзян Цин, что знакома с Аньцином, на что она ответила в том смысле, что это, в таком случае, облегчит «наш визит». Собралась Цзян Цин навестить пасынка (хотя назвала его сыном) неспроста. Дело в том, что Коля (так назову его по старой привычке) в то время увлёкся молоденькой русской медсестрой этой больницы и хотел жениться на ней, предварительно разведясь с женой. Цзян Цин приехала с подарком, отрезом китайского шёлка, для девушки, с которой так романтично дружил сын. Но не исключено, что главной целью визита Цзян Цин было сообщить Аньцину мнение отца по поводу этой ситуации. Встретились Цзян Цин с Аньцином по-родственному тепло. Через несколько минут в палату вошла медсестра с лекарствами для Аньцина, это и была та девушка, о которой идёт речь. Аньцин встал и, обращаясь к ней, сказал: «Это моя мама, знакомьтесь». Цзян Цин поблагодарила девушку за внимательный уход за сыном и вручила ей подарок. Лицо девочки (ей было всего 16 лет) вспыхнуло краской от смущения, она не знала, как ей поступить. Я её выручила. В результате она поблагодарила за подарок, извинилась и почти бегом покинула палату. Для меня было ясно, что у матери с сыном состоится семейный разговор. Под пустяковым предлогом я оставила их вдвоём. В завершение визита Цзян Цин хотела поговорить с лечащим Аньцина врачом. Но его в тот день в больнице не оказалось. Трудно сказать, как Цзян Цин относилась к сыновьям Мао, она никогда не упоминала о них в разговорах. Теперь же, на обратном пути из больницы, Цзян Цин рассказала об обстоятельствах гибели Мао Аньина в Корее во время войны 1950—1952 гг., куда он уехал добровольцем, и в то время, о котором пойдёт речь, находился в штабе при Пэн Дэхуае. Однажды, когда раздалась очередная тревога «воздух», все побежали в ущелье, служившее в тот момент бомбоубежищем, а Аньин, вспомнив о котелке с рисом на огне, помчался за ним. Тут и настигла его бомба.