Беседы были самые разные — о ходе революции в Китае, о трудностях, переживаемых китайским народом, о послевоенном строительстве в нашей стране, о литературе, о новых и любимых ею довоенных и военных лет советских фильмах. И, конечно, о недугах, которыми она страдала, и просто на всякие бытовые темы.
Не могу не сказать, что до работы с Цзян Цин у меня фактически не было практики разговорного китайского языка. Китайское отделение Московского института востоковедения я окончила за два года до того и специализировалась не как лингвист, а как историк. К счастью, Цзян Цин говорила на чистом пекинском диалекте. Но поскольку круг вопросов бесед был весьма широк, на первых порах я не могла не испытывать некоторых затруднений в языке. В особняке в Заречье был кинозал, и Цзян Цин заказывала несколько фильмов, вначале советских, позже и других. Я откровенно ей сказала, что делать синхронные переводы фильмов не смогу. Если предполагался просмотр фильма, который мне знаком, то я ей вначале коротко пересказывала его содержание.
Но вскоре всё стало на свои места. В нашей компании появилась Ли Ли (настоящее имя Линь Ли, дочь Линь Боцюя (Линь Цзуханя), в то время члена Политбюро ЦК КПК). Она через Москву возвращалась, помнится, из Праги, где проходил Ⅰ‑й Всемирный конгресс мира, и она участвовала в нём в качестве переводчицы китайской делегации, и, прибыв в нашу столицу, получила указание ЦК КПК остаться в Москве в качестве секретаря-переводчика Цзян Цин.
Об этом человеке — о Линь Ли — я не могу не сказать особо. Она года на два старше меня. И с момента знакомства с ней у нас установились добрые отношения. Эта удивительная девушка покорила меня своими редкими человеческими качествами. Скромная до застенчивости, кристально честная и чистая, великая труженица, патриотка своей родины и интернационалистка, смелая в суждениях, интеллигентная в истинном смысле этого слова. Линь Ли абсолютно свободно, как своим родным, владела русским языком. Значительно позже мне стала известна её биография, которую я здесь пересказывать не буду. Линь Ли — одна из воспитанниц международного детского интерната в г. Иваново. В годы Великой Отечественной войны советского народа работала в Коминтерне, пережила вместе с нами, советскими людьми, все невзгоды войны и радость Великой Победы. В 80—90‑х годах ⅩⅩ в. она стала одной из видных в Китае философов марксистского направления, профессором ВПШ ЦК КПК, активной общественной деятельницей. Всякий раз, когда я бывала в Пекине, обязательно навещала её. У нас всегда было о чём поговорить.
По приезде в Москву Линь Ли стала жить в том же особняке, что и Цзян Цин, и, как мне казалось, тяготилась вынужденным «бездельем». В Китае шли бурные события. НРА освобождала всё новые и новые районы от гоминьдановских войск Чан Кайши. Дело шло к полной победе китайской национально-демократической революции. А она сидит в Подмосковье, коротая дни с Цзян Цин, делая синхронные переводы фильмов, которые по заказу Цзян Цин демонстрировались в особняке, переводя консультации врачей, всюду сопровождая её. Но Линь Ли иногда была неосторожна в своих высказываниях и недоумённых вопросах, которые задавала жене Мао Цзэдуна, в укор ей. Например, зачем Цзян Цин из Китая привозить медсестру, когда в Москве ей обеспечено полное медицинское обслуживание и др.
Во время «культурной революции», когда Цзян Цин стала всесильной, она жестоко отомстила Линь Ли. Ни в чём не виновная, она по указке Цзян Цин (а предлог было найти нетрудно) отсидела долгие семь лет и четыре месяца в одиночных камерах трёх тюрем. Мне рассказывали в Китае, что от мстительного гнева Цзян Цин во время «культурной революции» пострадало множество неугодных ей, ни в чём не повинных людей. Иные из них, не выдержав выпавших на их долю страшных испытаний, лишились рассудка.
Шли медицинские обследования Цзян Цин. Мы вместе с ней ездили в больницу на ул. Грановского. Скажу лишь, что худшие предположения наших врачей не оправдались. Помогла позже традиционная китайская медицина — именно ей обязана Цзян Цин исцелению от её недуга.
В Отделе меня постоянно спрашивали, как себя чувствует Цзян Цин. Поэтому я приезжала в Заречье регулярно.
Наступило время, когда консилиум врачей решил, что Цзян Цин можно перевезти в больницу, чтобы проводить необходимые обследования и лечение. Её поместили в Центральную клиническую больницу Четвёртого главного управления, известную в то время как «Кремлёвка», расположенную на перекрёстке улиц Калинина (ныне Арбатская) и Грановского, напротив Библиотеки им. Ленина (ныне Государственная библиотека). Ей там на 2‑м или 3‑м этаже (не помню) был отведён целый отсек, вполне комфортно обустроенный.