V
Теперь, когда она уплыла, мне остается одно:
вспоминать и гадать. Я слышал ее лишь однажды
(это было как трепет набежавшей и отступившей
волны),
но ни разу не видел хотя бы мельком. С тех пор
зеленые галереи и залы моих бесконечных чертогов
потускнели, в них поселилась пустота.
Я нырял в темную глубину, но и в самой бездне воды
не сыскал ее. Была ли она вообще? Нет ответа.
Жизнь без нее, чем ее ни заполни, это не жизнь
вообще,
а злая участь. Но неудачником не признаю себя
никогда.
Я — лишь пленник горизонтов, закатов и
мучительных спазм
земли, и я благодарен за все, что я здесь испытал.
VI
Я подарил вам множество дивных и страшных
историй,
миллионы теплых огней, прекрасную смазку для
часов
и других точных приборов, китовый ус
для корсетов и прекрасную кость для поделок и
украшений,
доброе съедобное мясо и — не забыть бы в конце! —
благовонную амбру, которая, как один зоолог сказал,
напоминает ему «английский лес весной и, особенно,
аромат
прохладной темной земли под слоем снятого мха».
А напоследок я вам подарю одиночество и тишину.
Сосновая шишка
В Берген-Бельзене,
на мощеной тропе,
обходящей одну за другой
братские могилы,
похожие на вытянутые в длину
неолитические курганы,
и огибающей отдельные плиты,
людей или целых семей,
в том числе Анны Франк,
поставленные не там, где лежат их тела,
ибо, где они лежат, неизвестно,
но в память о них
я подобрал сосновую шишку,
одну из тысяч, валявшихся на земле.
Я привез ее домой
и положил на подоконник,
где она обрела свое место,
обвеваемая ветерком
и нежарким английским солнцем.
Спустя некоторое время
ее коричневые чешуйки
оттопырились и задеревенели,
и вся она стала похожа
на зверька с множеством зияющих ртов,
распяленных в немом крике.
Я поднял ее —
она стала намного легче, чем прежде,
почти невесома,
и лишь тихонько потрескивала,
когда я сдавливал ее между пальцев,
возвращая меня к тому дереву
с обгорелым, потрескавшимся стволом,
к мощенной плиткой тропе,
к цветущему вереску на могилах
и возносящейся в небо
песне жаворонка.
Маленький зверек. Сиротка,
забытая миром.
Подскажи, что мне делать с тобой,
бесполезный найденыш.
Я молчу. Я вздрагиваю,
когда твое хрупкое тельце
перекатывается с моей ладони на подоконник.
Ветерок подхватывает его
и толкает к краю,
но в следующее мгновенье стихает,
и ты остаешься
лежать, где лежала.
Ты здесь?
Мы с отцом сдвигали мебель
к четырем стенам гостиной, а сами
ложились на ковер, завязав глаза,
крепко сцепившись левыми руками.
— Ты здесь, Мориарти? — спрашивал он,
сжимая в руке (я знал) свернутый в трубку
вчерашний номер «Таймс». На это
следовал быстрый и храбрый ответ;
одновременно я откатывался вбок,
по-прежнему сжимая его руку и зная,
что он не промахнется. Теперь моя
очередь бить, но в тот самый момент,