Выбрать главу

Он говорит: — Я побывал в этом обувном магазине.

— Ты его видел?

— Да, это Киль, никакого сомнения.

— Гельмут Киль, — говорит она.

— Да, Гельмут Киль.

— Вот видишь — не Клаус, — говорит она.

— Да, не Клаус. Гельмут.

— Вот видишь — я его не выдумала.

— Эльза, я никогда не говорил, что ты его выдумала, Эльза. Иной раз ты что-то выдумываешь. Мне просто хотелось знать наверняка, только и всего, Эльза. Конечно, были сообщения, что он умер в тюрьме. Его окружает какая-то тайна. Всегда окружала.

Она смеется — и вот она опять у окна, чего он так опасался, и как бы доверительно рассказывает некоему приятелю о тонком юморе только что произнесенных им слов. Он стоит посреди комнаты.

— Киль узнал тебя, Эльза?

— Думаю, да. А тебя?

— Нет. Я смотрел на него с улицы через окно. Он меня не видел.

— Ты уверен? — спрашивает она.

Пусть она лучше говорит, а не сидит молча у окна, хотя, когда она говорит, ничего хорошего ждать не приходится. Потому что обычно она говорит что-нибудь обыкновенное, словно все в порядке.

Все отнюдь не в порядке.

— Эльза, сядь для разнообразия у какого-нибудь другого окна.

— Из других окон смотреть не на что.

— Ну, есть же там улица, правда? Идут люди, едут машины.

Теперь он знает, что на губах у нее улыбка.

— Ради бога, Эльза, зачем ты вообще садишься у этого грёбаного окна?

На словечке «грёбаного» он делает ударение — оно не входит в словарь, который он усвоил от своей английской гувернантки еще в Черногории. Этому слову он научился в Англии в годы войны, когда его слух утратил восприимчивость. Не считая более поздних вкраплений уличной лексики, его английский язык безупречен. Он уверен, что она улыбается проливу. «Целый день у грёбаного окна…»

И он: — Ты еще молодая, Эльза. А весь день просиживаешь у окон… — Он уже это говорил. Иногда кажется непреложным фактом, что она знает — он не ей говорит правду. Но в разговоре он утаивает и что-то другое. Возможно, она это знает.

— Ну, не весь день, — говорит она. — Я сижу здесь в основном ближе к вечеру, в основном вечерами. — Как ни странно, это правда.

Окно-«фонарь», выступающее наружу на высоте четырнадцатого этажа, считается признаком роскоши. Эти огромные окна занимают треть восточной стены, обращенной к проливу, всю северную стену, выходящую на улицу, и прилегающую часть западной стены — отсюда открывается панорама улицы, пересекаемой авеню и суживающейся в перспективе к небоскребу «Пан-Ам». Прямоугольное пространство занято пальмами и папоротниками, как у всякого нормального жильца.

Иной раз в комнату через западное окно льется волшебно алый закат, но Эльза предпочитает глядеть на пролив. Закат в западном окне разбрасывает тени от пальм и папоротников Эльзы по всему полу, по самой Эльзе и по шторам на восточном окне. В западном окне на закате при хорошей погоде силуэты Манхаттана выглядят черными на сияющем фоне, тогда как над Ист-Ривер небо постепенно темнеет.

Он не может точно припомнить, какой это был день, когда, вернувшись в квартиру в семь часов вечера… или в шесть… припомнить бы еще время года…

Вечером — он не помнит точного дня, часа, быть может, это было весной или зимой, быть может, в пять часов, в шесть…

Он стоит посреди комнаты. Она сидит у окна, уставившись на Ист-Ривер. Вечернее солнце в противоположном окне гладит ее плечи и волосы, бросает тени пальмовых листьев на ковер, на ее руку. От кресла, в котором она сидит, ложится тень перед нею.

Другая тень принадлежит ей, и она ложится позади нее.

Позади, и от какого интересно света? Она отбрасывает тень в неправильном направлении. Из восточного окна свет не падает, свет проникает в западное окно. И на что она глядит?

Он смотрит. Уэлфер-Айленд. Район Куинс на том берегу. Вода обтекает стоящую на мертвом якоре баржу.

Не поворачивая головы, она: — Чего ты там стоишь? Почему не принесешь чего-нибудь выпить?

Или: — Пьер только что ушел.

Или: — Я сегодня купила себе туфли.

Понемногу смеркается. Он включает торшер, хотя в комнате еще хватает света.

Ее тень неподвижна. Он подходит к ее креслу, останавливается и смотрит в окно. Ни со стороны Ист-Ривер, ни в небе — ни единого проблеска. Но она продолжает смотреть и что-то воспринимать, может быть, начинает улыбаться. Она отодвигает кресло, чтобы дать ему место, и ее тень ложится позади нее. Сегодня она начала новый курс психоанализа. А может, начала еще на прошлой неделе.