— «Питер Пэн» и сама по себе очень непристойная пьеса. Наша постановка всего лишь поможет привлечь внимание к этому факту, — говорит Пьер, косясь на отца. — Наш талант выявит абсурдность сюжета. Спектакль просто обречен на успех.
— Если б только избавиться от Гарвена, — говорит Поль.
— А Киль? От него ты по-прежнему хочешь избавиться? — спрашивает его сын.
— Еще бы! От Киля в самую первую очередь.
— А Гарвен?
— Гарвену нужно уйти.
— Страви их друг с другом, — говорит сын.
— Как? — говорит отец. — Я об этом и спрашиваю. Думаешь, я не думал об этом?
— Деньги, — говорит Пьер, — они все решают.
— Не все, — говорит Поль, — этого вы, молодое поколение, не в состоянии понять.
— Никакое я не молодое поколение, — говорит Пьер, — я только моложе тебя. Молодое поколение на целое поколение отстает от моего. Не имеет ко мне никакого отношения.
— Мне нужно идти, — говорит Поль, встряхивая стакан, на дне которого звякают кубики льда. Осушив стакан, он смотрит на свои золотые часы в тонком корпусе и повторяет: — Мне нужно идти.
— К своему психоаналитику, — говорит Пьер.
— Что?!
— У тебя сеанс психоанализа.
— Кто тебе сказал? — спрашивает Поль.
— Моего осведомителя, — говорит его сын, — звать… так, минуточку… как же это… моего осведомителя звать… звать… не могу вспомнить имени.
— Твой осведомитель ошибся.
— О нет, — возражает Пьер, — от моего осведомителя ничто не скроется.
— Что ты слышал, что такое ты слышал? — говорит Поль. — Про меня и моего аналитика?
— Да ничего такого, она очень даже ничего. И вообще, почему бы тебе не поступать, как заблагорассудится? Поступай, как заблагорассудится. — Правой рукой Пьер дает ему снисходительную отмашку, постукивая левой по аккуратно сброшюрованному рабочему сценарию, который лежит теперь на столике у его стула. Вытянув перед собой длинные ноги, он добавляет: — Довольно узкая. — И, похлопав по сценарию: — Из тех узкобедрых и узколицых женщин, какие такими рождаются и такими же умирают. Вот узкие — и все тут, разве что в профиль кое-что выступает: нос, грудь, ягодицы, икры. Но голос у нее просто мерзкий, как ты можешь такой выносить, отец? Сплошное кря-кря-кря. По-моему, она не стоит денег, что ты на нее тратишь, отец. Но, конечно, это твое дело. Полностью и исключительно.
Теперь Поль стоит. Он смотрит на сценарий. Его рука тянется к внутреннему карману пиджака.
— Расскажи-ка о своей постановке «Питера Пэна», — говорит он.
— Я тебе уже рассказывал.
— Так, тебе нужны на нее деньги.
— Да.
— Мне понадобится несколько дней. Хотя, возможно, я смогу кое-что дать в качестве аванса.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас. Ты плохо сделал, что за мной следил. Не следовало бы тебе выслеживать родного отца.
— Да вовсе я тебя не выслеживал. Это она меня выследила, паскудина. Сама стала мозолить мне глаза, эта твоя узкая-преузкая аналитичка.
— Господи Всемогущий! — говорит Поль. — Твоя мать не должна знать об этом.
— Вот и я про то же, — говорит Пьер.
— Это, конечно, шантаж, — говорит Поль.
— А что теперь не шантаж? Но вообще-то постановка «Питера Пэна» хорошая идея и хороший бизнес. Мы ни слова в пьесе не поменяли. Будет столпотворение. Всем за шестьдесят. Ну, может, за небольшим исключением. На роль Венди, возможно, придется пригласить актрису лет пятидесяти четырех.
— И ты зазвал меня сюда, чтобы все это мне сообщить? — спрашивает отец.
— Ты сам сказал, что придешь. Это было твое решение.
— Рано или поздно ты бы все равно мне все рассказал.
— Рассказал бы, и очень рано.
— Но я жалею, что пришел.
— Тебе налить?
— Положи побольше льда.
Пьер бросает в отцовский стакан два кубика льда и говорит: — Во всяком случае, разве обязательно говорить про шантаж? — Отец извлекает из кармана пустую руку: чековой книжки в ней нет.
— Я не обязан ни про что говорить. А могу вообще промолчать. Островитянам не обязательно переговариваться, чтобы выжить. Они действуют все как один. Общаются телепатически.
— Здесь мы в Нью-Йорке, а не на острове.
— Вы с сестрой так и не американизировались в том смысле, в каком я англизировался.
— Не очень-то ты англичанин, — говорит Пьер, — хотя можешь думать, что очень.
— Все сводится к тому, — говорит Поль, — что тебе не нравится слово «шантаж».
— Не нравится, можно было его оставить для телепатического общения.