— Тем не менее, — говорит Поль, на этот раз и вправду извлекая из кармана чековую книжку, — я его сказал и, видит Бог, не жалею об этом.
Она топает правой ногой.
— Сидят как влитые, — говорит продавец.
— Нет, чуть великоваты, — говорит она. — Когда теряешь вес, как я, то уж теряешь везде. И все вещи становятся чуть великоваты.
— Вам нужно размером поменьше, точнее на полразмера, Эльза, — говорит продавец, задумчиво обходя ее и не отрывая взгляда от ее ног. — Не уверен, — говорит он, правильно выговаривая слова, как делают иностранцы, — что у этой модели такой размер есть. Нужно посмотреть.
Она топает левой ногой.
— Определенно великоваты. Особенно сапожки — когда они велики, нога, понимаете, ходит вверх и вниз.
— Минуточку, — говорит он и удаляется вглубь магазина. Эльза зевает. В магазин входит очень худая женщина — бледно-палевые безжизненные волосы, вытянутое лицо словно сдавлено с боков, но смотрится незаурядно. Она обводит помещение взглядом, видимо, в поисках продавца. Время ленча. Продавца не видно, но слышно, как тот, что обслуживает Эльзу, переставляет картонные коробки где-то в дебрях магазина, стоя, судя по звукам, на верхней ступеньке стремянки.
— Через минуту он подойдет, — говорит Эльза женщине и садится.
Женщина тоже садится и смотрит на Эльзину тень, затем на свою и на другие, сравнивая их с Эльзиной.
— Да, — говорит Эльза.
— Что? — говорит женщина.
— Теперь вы знаете, — говорит Эльза.
— Простите? — говорит женщина.
— Знаете, что это правда, сами убедились, — говорит Эльза. — А сейчас можете застегнуть свою вульгарную жакетку из искусственной норки и убираться к себе в офис, откуда позвоните моему мужу и доложите, что да, у него и вправду большая проблема, как он говорит. Мне надоело, что вы таскаетесь за мной по пятам. Три недели ходите за мной как тень, но вы никудышная тень.
Ее настоящая тень дергается в презрительном жесте, повторяя движение настоящей руки. Женщина вскакивает.
Продавец возвращается с двумя сапожками, черным и коричневым. — Примерьте вот эти, Эльза, Если захотите взять черные, я закажу для вас нужный размер. — Тут он замечает женщину и, решив, что ожидание ее раздражает, говорит: — Присядьте, мадам.
Но та уходит, застегивая на ходу жакет из светлой норки, и громко хлопает за собой стеклянными дверями, так что продавец неодобрительно хмурится.
— Психоаналитик моего мужа, — говорит Эльза. — Три недели ходит за мной по пятам.
— У нее расстроенный вид, — говорит продавец.
— Я ее прогнала. Грубо, — говорит Эльза.
— Что ж, теперь она знает.
— Да, теперь знает. И рискну предположить, что вас она считает Гельмутом Килем.
— По тому, что вы, Эльза, мне рассказали, — говорит продавец с нежностью в голосе, — я жалею, что я не он.
Она натягивает сапог, встает и топает левой ногой.
— В четверг на следующей неделе у Пьера наконец-то премьера, — говорит она.
— Вы, должно быть, гордитесь сыном, — говорит он с вежливым легким поклоном.
— Не могу сказать ни «да», ни «нет», пока не увижу рецензий.
Он хихикает: очевидно, ее манера доставляет ему удовольствие.
— Премьера должна была состояться прошлой весной, но случилась задержка. Муж дал меньше денег, чем было нужно, и мне пришлось их выручать. Театр называется «Тот еще клуб», только он никакой не клуб, а самый настоящий театр, если не ошибаюсь, в Гринвич-Виллидже.
— Пьеса хорошая? — спрашивает продавец, поглаживая сапожки, которые Эльза успела примерить и отдать ему.
— Жуткая, если их послушать. Но может принести деньги. Мой сын в деньгах не нуждается.
— Почему же вам не схватить свои драгоценности и не дать стрекача? — спрашивает ее приятель.
— С какой стати мне забирать мои драгоценности?
— А что еще с ними делать? Любая женщина, когда убегает, первым делом хватает свои драгоценности, разве нет?
— Только если у нее нету денег. В моем случае все деньги — у меня.
— Тогда отправляйтесь в то место, где ваши деньги, — говорит он.
— В Швейцарию, — говорит она. — В Швейцарию, вот куда.
Она в Цюрихе, идет по Банхофштрассе, ее обдувает ветер, равнодушно обгоняют пешеходы, но никто не толкает. Это так не похоже на Манхаттан, где на человека натыкаются занятые своими делами люди, а то и не дают пройти, где они выскакивают из пассажей и зданий, в спешке срывая и бросая на землю обертки от шоколадных батончиков, откусывая от них на ходу.