— В такую-то погоду? Я не уверена. Могу я подвезти вас по пути?
— А куда вы едете?
— Домой, — сказала она. — Авеню Мозар.
— Как удачно! Я живу рядом, на улице Помп. Это я вас подвезу по пути.
Они посостязались в великодушии, потом она уступила и сказала свой адрес. Когда они оказались вместе в такси, их охватила робость. Они забились в противоположные углы салона и молчали. Он вспоминал один вечер, когда провожал свою коллегу пешком из лицея, и они встретили Люсиль. Она рассердилась на него: «Если б я не увидела вас, ты сказал бы мне об этом?»
Он тогда ответил: «Конечно… Она плохо себя чувствовала и цеплялась за меня; не мог же я ее оставить… Впрочем, она на двадцать лет старше тебя». — «Ну и что? Она еще очень красива».
«Что бы ты сказала? — мысленно спросил он Люсиль, когда такси уже проезжало мимо вокзала Монпарнас. — Что бы ты сказала, увидев меня здесь, в салоне машины, с женщиной, молодой и красивой?.. И живой…» — добавил он еще. «Мне кажется, что это ты сейчас здесь рядом со мной, что это твоя грудь поднимается под черным свитером… Ах, как мне стыдно, что я чувствую себя почти ожившим!.. Мне так не хватает тебя…» Он вздохнул. Дама в черном посмотрела на него понимающе и меланхолично.
— Вы несчастны, — сказала она. — Мы несчастны.
— Вы живете одна?
— Да… Со старой служанкой, с Амели… О, она замечательная… Она вырастила моего мужа. Она все делает по дому… А вы?
— Я тоже один. По утрам приходит прислуга. В пять часов уходит, оставив мне холодный ужин.
Он едва говорил, не в силах признаться ни в своих истинных мыслях, ни в охватывающем его волнении от близости женского тела. Снова выглянуло солнце, и в его лучах засверкала позолота Собора Инвалидов.
— Как красиво! — сказал он. — Вы тоже, как и я, испытываете тайное чувство обиды, оттого что мир остается красивым, в то время как…
Она ответила прямодушно:
— Я никогда бы не смогла это произнести, но я это чувствую.
Он спросил, всегда ли она приезжает по четвергам на такси.
— Да, из-за цветов. Когда муж был жив, у нас была машина, но водил ее только он.
— Я тоже беру такси, по той же причине… Цветы…
Он долго колебался, потом сказал тем же тихим, робким голосом:
— Вот что… наконец… это может показаться вам странным, но поскольку мы едем практически одним и тем же путем и в одни и те же дни, мы могли бы брать такси вместе? Я заезжал бы за вами…
— Вы очень любезны… Но я не хотела бы, чтоб Амели… Бог знает, что она подумает, увидев меня уезжающей с вами…
— Сделаем наоборот… Такси берете вы у своего дома и заезжаете за мной. Я буду ждать вас у подъезда.
— Так, пожалуй, будет уже лучше… но… вы подумали, одобрят ли это они?
— А почему нет? Мы едем исполнять один и тот же долг почитания, любви…
— Позвольте мне подумать… Но, во всяком случае, я не позволю вам оплачивать такси…
— Это не проблема: если вы так хотите, будем делить расходы.
— Посмотрим, — сказала она. — Вот я и приехала.
Она сняла перчатку, протянула ему свою руку, очень белую, с длинными пальцами, с кольцом.
В следующий четверг они приехали на кладбище каждый самостоятельно, но на выходе, не сговариваясь, вместе направились к стоянке такси и взяли одну машину. Во время езды она сказала:
— Я обдумала ваше любезное предложение. Пожалуй, я могу согласиться. И правда, глупо платить каждую неделю за два такси. И мне приятно ехать с вами. В следующий четверг я за вами заеду.
Это стало обычаем. Она приезжала на улицу Помп, уже с цветами на коленях. Этьенн ждал ее под козырьком подъезда с букетом в руке. Такси останавливалось, он садился. Они решили не доезжать до самых ворот кладбища, чтобы сторож не видел, что они приехали вместе. Останавливались за углом и шли дальше порознь на некотором расстоянии друг от друга, перед тем сказав с видом заговорщиков и с легкой улыбкой: «До встречи».
За время многочисленных совместных поездок они переговорили обо всем на свете. Но главным предметом их бесед были цветы. Оба любили летние цветы, полевые букетики, где стебли овса смешивались с васильками. Теперь они составляли свои букеты, конечно, для бедных усопших, но и друг для друга тоже.
Этьенн, которого обязанности литературного обозревателя заставляли много читать, руководил чтением молодой женщины, подбирал для нее книги. Когда она возвращала их ему, он поражался точности ее суждений. Она была вдумчивей Люсиль. Но стоило ему отметить это, как он тут же упрекнул себя.
Летом они почти не покидали Париж, если не считать кратковременных визитов к провинциальным родственникам. Годовщину смерти Люсиль, — уже год! — отмечали в июле. Он был тронут, увидев Габриель Констан в церкви, она скромно сидела на последней скамейке. Да, он уже знал, как зовут даму в черном.