«Я уверена, — думала она, — Антуан не пожелал бы, чтобы я в свои годы отказывалась от любви… Он посоветовал бы мне снова выйти замуж… И сам он, если б умерла я…»
Все правильно, но ведь она приняла для себя твердое решение — безусловный траур, и как после такого короткого вдовства объявить друзьям, семье о решении, которое все опровергает. И что скажет Амели? Наверняка осудит ее. Но разве мы живем ради других? Бракосочетание должно пройти очень скромно, без шумихи, ограничиться только необходимыми церемониями. Она представила себе платье, которое наденет в тот день, — серое, с белым открытым воротником и с белым поясом.
Зеленый пояс
© Перевод. Ю. Рац, 2011
— Бертран, — сказала Изабель, — не могли бы вы сегодня вернуться домой к чаю? Мне было бы приятно. Я жду вечером эту бедняжку Натали, и мне тяжело принимать ее наедине. К тому же в своем письме она упомянула, что хотела бы с вами посоветоваться.
Он заглянул в свою записную книжку и сказал с досадой:
— Это расстроит все мои планы.
— Простите, что затрудняю вас, Бертран, но я страшусь этого разговора больше, чем вы можете себе вообразить… Мы не виделись с Натали со дня смерти ее мужа, а то, что с ним произошло, настолько ужасно, что я не представляю, как она жива осталась после этого. Этот припадок безумия, эта драма и гибель… Слишком тяжкое испытание для одного человека. Нет таких слов, которые могли бы ее утешить… Честно говоря, я ума не приложу, что ей сказать.
— Я тоже, — ответил он. — Не кажется ли вам, что в таких случаях лучше всего говорить как можно меньше? Я думаю, когда она вас увидит, сразу начнет плакать… Вы тоже заплачете… Вот и обнимите ее, приласкайте, доверьтесь интуиции…
Подумав, он прибавил:
— Я прекрасно понимаю, насколько этот разговор будет тягостен для вас; я все улажу и буду с вами.
Вечером, за несколько минут до назначенного часа, он появился в маленькой гостиной Изабель.
— Я так волнуюсь, — пожаловалась она, — я пыталась читать, но мысли мои заняты только этой несчастной… Я смотрю на дверь, в которую она сейчас войдет, и все слова улетучиваются у меня из головы… Это просто ужасно.
— Да успокойтесь же, — сказал Бертран. — Не нужно никогда специально готовиться к тяжелому разговору… Бросайтесь в него, как опытный пловец в ледяную воду — это совет Стендаля… Вы распорядились подать чай?
— Да, я велела Марии подавать через пять минут после приезда Натали… Надеюсь, при посторонних она сдержит первые рыдания, а потом разговор пойдет легче.
Бертран взял какую-то книгу, открыл и, вздохнув, закрыл снова. Оба молчали. Тишину разорвал негромкий звон колокольчика. Изабель встала.
— Это Натали, — сказала она.
— Сидите же, не вставайте, — взмолился он.
В передней послышался чистый, ясный голос:
— О, как у вас тепло! Я сниму пальто.
Дверь открылась. На пороге появилась Натали. Ее хорошенькое личико немного осунулось и побледнело, но она почти не изменилась и выглядела все такой же юной.
— Добрый день, — сказала она… — О, Бертран, это так мило с вашей стороны… Я не смела надеяться, что вы найдете для меня время… Как у вас тепло, Изабель…
Когда час спустя Бертран, проводив гостью, вернулся в гостиную, Изабель взорвалась.
— Это невероятно! — воскликнула она. — Вам не кажется, дорогой? Я вся дрожала при мысли о разговоре с ней… А она хоть бы слово сказала о своем горе!
— Только общие фразы, — подтвердил Бертран. — Время от времени у нее проскальзывало: «в моем положении»… Но действительно, ничего прямым текстом. И мне совершенно не понятно, почему она хотела меня видеть… Вы говорили, ей нужен мой совет? Но она меня ни о чем не спрашивала.
— Это не моя вина, Бертран; я просто передала вам содержание ее письма… Нет, я до сих пор не могу опомниться! Вы видели что-нибудь подобное? Эти бесконечные рассуждения о рукавах буфами… Кстати, вам действительно нравятся такие рукава, как вы ей сказали?.. Я полагала, вы предпочитаете облегающие?
— Ну конечно, — ответил Бертран, — но вы почти все время молчали, вот я и пришел вам на помощь.
— Я два раза пыталась заговорить с ней о ее муже, — сказала Изабель. — И каждый раз она уходила от разговора, отвечая мне коротко и сухо, и вновь возвращалась к своим планам: поездка в Грецию, этот круиз, каюта, которую она хочет получить!.. В сущности, она его никогда не любила.
— Кто знает?.. — заметил Бертран.
— А ее дети?.. Вы слышали, что она мне ответила, когда я ее убеждала, что дети будут ей утешением?.. «Вы так считаете? — спросила она… — А вы сами любите детей?.. Я — нет… Когда я вхожу в комнату, где они играют, меня даже не замечают… Я смотрю на них, и мне грустно…» Что тут скажешь? Зато о вашей последней книге она говорила без умолку.