Открыть мне вышла, как оказалось, сама Мириам Купер. Она была, как и описала ее леди Шалфорд, в длинном муслиновом платье, которое защищал белый передник. Лицо ее, почти нечеловеческое, поражало какой-то смущающей чистотой. Она выслушала мои извинения с явно непонимающим видом и вдруг, не дослушав, как испуганный зверек бросилась бежать, крича:
— Уолтер!
Движения долговязого Уолтера Купера были неловки, его порыжевшая куртка вся в пятнах и основательно потрепана. Он принял мои извинения с молчаливой благожелательностью и знаком пригласил меня пройти в комнату, где он работал. На полках из светлого дерева теснились книги. При нашем появлении какой-то мужчина, что разглядывал названия на корешках книг, обернулся. Купер представил его: это был известный критик. Потом они вернулись к разговору, который прервал я; они говорили о пионах, на какую глубину их надлежит сажать.
Это может показаться невероятным, но мой визит положил начало нашим дружеским отношениям. Куперы заходили повидаться со мной, когда ехали через Париж в Тамарис, чтобы провести там зиму. В свою очередь и я наезжал к ним на уик-энд в Саффолк. Но несмотря на дружеский прием и явную радость, которую проявляли они при моем приезде, я знал об этих супругах ничуть не больше, чем в первый день знакомства. Впрочем, казалось, что они не в состоянии общаться как друг с другом, так и с посторонними. По вечерам в своем маленьком домике они садились рядышком на диван у очага и тихонько гладили друг друга по плечам. Я думаю, они любили друг друга.
Я не видел их всю войну. В 1920 году леди Шалфорд написала мне, что она устраивает бал-маскарад в пользу госпиталя и если я буду в Лондоне, то доставлю ей радость, приняв в нем участие…
Прежде чем войти, гости за ширмой снимали маски перед хозяйкой дома, потом снова надевали их уже на весь вечер.
— Good evening, [39] — поздоровалась со мной леди Шалфорд… — Как добрались?.. Не слишком утомительно?.. О, я должна сразу же свести вас с одной женщиной, она вас заинтересует.
Она взяла меня за руку и, покинув свой пост за ширмой, долго вглядывалась в толпу гостей.
— A-а! Вот и она наконец…
Она усадила меня рядом с очень рослой женщиной, как и все остальные, в черной маске, и ушла. Лишенный права выбора, я смущенно сказал:
— Вот в чем трудность… Как вы можете судить по моему акценту, я француз… Наверное, я никогда вас не увижу… Я расскажу вам обо всех своих тайнах и печалях, о которых говорят во сне фантомам.
У моей соседки были выразительные кисти рук, они все время находились в движении. Она с готовностью приняла игру. Поначалу она, на мой вкус, показалась мне слишком смелой. Пользуясь теми наивными научными определениями, которыми Фрейд и его ученики как раз недавно одарили англосаксов, она признавалась в диких желаниях. Но потом вдруг так ярко заговорила о животной натуре женщины, затем о связи любви и природы, о книгах, которые ей нравятся, — все это были книги странные и чувственные, — что покорила меня.
— Кто вы? — умоляюще спросил я. — Некоторые ваши слова наводят меня на мысль, что вы знаете меня… Но ваш голос я слышу впервые… Не могли бы вы хотя бы на секунду приподнять вашу маску?.. Вы отвернете голову… Нет?.. Я не увижу вас больше? Никогда еще разговор не приносил мне большего удовольствия.
— Я провела очень приятный для меня вечер, — сказала она, вставая. — Очень приятный… Но теперь надо остановиться.
Она затерялась в толпе, а я не сделал ничего, чтобы найти ее.
И только спустя десять лет леди Шалфорд открыла мне, что моей собеседницей в маске была Мириам Купер. Я много раз снова встречал ее, и, как всегда, видел ее молчащей, дружелюбной и нелюдимой.
Что же касается Уолтера, то неделю назад я обнаружил, что он бывает разговорчив, да, он тоже бывает разговорчив, когда пьян.
Собор
© Перевод. Софья Тарханова, 2011
В 18… году у витрины торговца картинами на улице Сент-Онорэ остановился студент. В витрине была выставлена картина Мане «Шартрский собор». В те времена работами Мане восхищались лишь немногие любители живописи, но у студента был хороший вкус: прекрасная картина привела его в восторг. Он чуть не каждый день приходил к этой лавке — взглянуть на картину. Наконец он решился войти в магазин — узнать цену.