— Ты его видишь?
— Кого?
— Его, вон там, рядом с мадам Гардон.
Я посмотрела туда и действительно увидела лейтенанта дю Ронсере с заклеенным виском. Я сказала:
— Да, это он. Значит, ты его не убила! Какое счастье, Жизель! Пойдем…
Но Жизель, выпустив мою руку, сделала полукруг и на полной скорости устремилась к запретной зоне. Я поспешила за ней. Вдали кричали люди.
Все дальнейшее произошло так быстро, что я почти ничего не помню. Жизель опередила меня по крайней мере на десять метров. Я услышала треск, и она провалилась в ледяную воду. Я инстинктивно легла и поползла к проруби, чтобы протянуть ей руку. Она не хотела ее брать. Что было дальше, не помню. Думаю, я лишилась чувств. Мне рассказали потом, что пожарные оказались молодцами и спасли нас обеих.
Кучер Меду отвез нас в коллеж вместе с Гардонами и доктором. Нас отнесли в спальню. Через пять минут я оправилась и встала, но Жизель была без сознания. Мадам Гардон с моей помощью раздела ее и стала растирать спиртом. Открыв наконец глаза, она вскрикнула:
— Нет! Дайте мне умереть!
Кто-то постучал в дверь. Я открыла ее. Это был Фабьен дю Ронсере.
— Как она? — встревоженно спросил он. — Разрешите мне войти, прошу вас. Мне надо спросить у нее…
Подбежала разъяренная мадам Гардон.
— Нет, Фабьен! Нет! Это невозможно… Она почти голая.
А я, оттолкнув директрису, подвела Фабьена к постели Жизель. Он протянул ей руки, она бросилась ему на грудь. Я отошла к окну. Вечерело. Розовый сумрак опускался на ветки, покрытые снегом.
— Ну, Изабелла? — послышался голос. — Что это вы с такой жадностью читаете? Вы даже не услышали, как мы вошли.
Изабелла подняла глаза и словно во сне увидела директрису в строгом костюме, за которой следовал молодой офицер в мундире. У него были большие черные глаза, тонкие, хорошо очерченные губы.
— Господи! — громко сказала она. — Фабьен дю Ронсере!
— Нет! — засмеялась директриса. — Это племянник моего мужа, Жан Сальви. Он приехал в отпуск из Алжира… Ему пришла в голову прекрасная мысль поужинать с нами, и, поскольку столовая еще закрыта, я приглашаю вас за наш стол.
Изабелла встала, швырнула фиолетовую тетрадь в сундук и застыла, восхищенная и испуганная, перед красивым лейтенантом, который не сумел скрыть удивления.
Любовь в изгнании
© Перевод. Вера Мильчина, 2011
Оказавшись в Америке, французский писатель Бертран Шмит не писал ничего, кроме воспоминаний и работ по истории. Его жене, Изабелле, это не нравилось:
— Лучше бы ты, как раньше, писал романы и рассказы. Политическая обстановка меняется, государства ссорятся и мирятся, сейчас никому нет дела до греческих воинов или Наполеона III, а вот Навсикая и Пышка бессмертны…
— Да, конечно, — отвечал Бертран. — Но где ты видела в Нью-Йорке, в 1944 году, Навсикай и Пышек?
— Да на каждом шагу, — сказала Изабелла. — Возьми хотя бы Соланж Вилье с ее послом. Чем не сюжет для романа?
— Для романа? — удивился Бертран. — По-моему, ты не права, для романа тут материала маловато, а вот рассказ бы вышел отличный. Особенно если бы за дело взялся Сомерсет Моэм или Мопассан.
— А почему не ты?
— Потому что я не могу… Соланж узнает себя и обидится — и у нее будут для этого основания… Да и вообще, я считаю, что французы, живущие в изгнании, должны поддерживать друг друга, а не грызться.
— Придумай что-нибудь. Преврати посла в полковника; измени место действия; сделай американского фабриканта аргентинским скотопромышленником. Это ведь для тебя пустяк.
— Не такой уж пустяк, как ты думаешь, Изабелла… За двадцать лет, что мы с тобой женаты, ты могла бы понять, что я хорошо пишу только с натуры. Легко сказать: измени место действия. Ведь тогда куча вещей сразу сделается неправдоподобной… Да и вообще, что я знаю о характере аргентинских скотопромышленников, о том, как они разговаривают, что любят?.. Ровным счетом ничего!.. Вот у меня ничего и не выйдет.
— Ну так опиши все как было, выведи и посла и фабриканта из Питсбурга.