— Сейчас что-нибудь купим из тряпок, погоди! Ты останешься здесь, а я нырну к ларькам… Там что-то вроде базарчика, может, кого и примечу по ходу…
— Возьми бутылку водки и чего-нибудь погрызть. Мы слишком скованны, — попросил Гадо.
Я подумал и решил, что выпить нам просто необходимо. Мои нервы прямо звенели от напряжения, а голова сама собой поворачивалась назад либо вбок.
Взяв у Гадо несколько крупных купюр, я приложил их к своим «зеленым» и двинулся на базарчик. Гаечный ключ по-прежнему находился у меня в руках вместе с отверткой, проволоку я оставил Гадо. На базарчике было довольно многолюдно. Смешавшись со снующими мимо прилавков людьми, я первым делом купил дешевую сумку типа хозяйственной и пристроился к толстой даме в очках, которую я определил как любительницу почесать языком. Так я меньше бросался в глаза и походил на ее знакомого. Я с ходу заговорил с ней о жизни и о ценах, как бы между прочим, и она стала жаловаться мне на эту проклятую и гнусную жизнь, как будто мы были знакомы сто лет и вышли из одного подъезда. Это меня устраивало под завязку. Разумеется, я не очень-то вслушивался в ее трескотню, но высматривал по пути алкаша.
Наконец я приметил одного типа средней паршивости и двинулся прямо на него.
— Здорова, приятель! — сказал я ему по-простецки и спросил, не хочет ли он быть третьим. Мне не стоялось на месте, мышцы спины были напряжены до предела, но делать было нечего.
— Дак нет ничего, — буркнул мужик в ответ и тут же скорчил кислую мину, как будто у него что-то отняли.
— Надежда умирает предпоследней, друг. Выпить найдём, место есть? — поинтересовался я.
Алкаш дёрнул мускулами лица и удивлённо посмотрел на меня.
— Мало места? Да где угодно, было бы что хлебнуть! — воскликнул он обрадованно и энергично.
Я пояснил ему, что меня ждёт приятель, что мы только что из «спецприёмника» и не хотим светиться лишний раз.
— Да это проще пареной репы, слушай. Деньги есть? — спросил он на всякий случай, видимо усомнившись в том, что после совдеповского «спецприемника» у людей могут остаться хоть какие-то бабки.
— Всего полчаса назад «откупился», уволок у одной тёлки кошёлек. Не здесь, не щекотись. Кое-что есть, нам хватит, — сказал я, и мы пошли.
Купив всё, что требовалось, я взвалил куртки на Толю — так звали алкаша, а сам важно нес сумку с водкой и продуктами. По дороге он все же упросил меня выпить по сто граммов разливухи на «ход ноги», и я милостиво согласился. Я хотел купить себе очки, простые, не затемненные, но их нигде не было, как, впрочем, и аптек. Обычные очки очень влияют на восприятие окружающих, менты относятся к очкарикам снисходительнее, чем к остальным, особенно если человеку за тридцать. Во всяком случае, очкарик редко ассоциируется с внешностью бандита и тем более беглеца.
Пока мы дошли с Толей до Гадо, последний посинел и задубел от холода, сидя на корточках возле какого-то старого сарая неподалеку от дома.
— На, надень! — Я взял у Толи куртку и протянул её Гадо. — Самые дешёвые. Сейчас достану кепку…
Я тоже оделся в новьё — на базаре не хотел привлекать к себе внимание, — и мы пошли на квартиру нашего нового знакомого. Он жил совсем рядом, в квартале от базарчика, в двухкомнатной квартире на втором этаже. Бывший шахтер, а ныне забытый инвалид проживал здесь один уже года три. Его взрослая дочь жила с мужем на другом конце города и иногда наведывалась к отцу — навести кое-какой порядок и подкормить. Батя беспросветно бухал, пропивая свою скромную пенсию еще до ее получения. Собственно, благодаря дочке и уцелела эта запущенная квартира. «Если бы не Галька, давно бы пропил к е…ой матери!» — махнул рукой Толя, когда я спросил его об этом. Жена шахтера умерла от рака, а другим бабам он не нужен был и даром, как выражался он сам. Все детали и нюансы я выяснил в процессе приема «горячительного» и остался доволен.
Нам явно везло, я с ходу попал на шахтера, который хоть и был пьяницей, но по карманам не лазил, в милиции не ночевал. Толяшку интересовала только «Мадам вставная», то бишь водка, он почти ни о чем не спрашивал нас, и это был второй плюс в нашем скверном положении. Разумеется, он давно понял, что два незнакомца не из местных относятся к еще той публике, но красть у него было практически нечего, не считая посуды и старых одеял. Я обследовал две его комнаты и кухню, открыл кое-где защелки на окнах (старая привычка) и грустно усмехнулся. За годы, которые я провел в лагерях, не многое изменилось для таких, как Толя. Рабы продолжали жить, как и подобает рабам: до сорока лет они радовались сексу и колбасе, после сорока уходили в спасительный запой и умирали, как те же собаки или того хуже. Если не на самой улице, под забором, то в таких вот хибарах. Я мысленно сравнил его жилье с нашим бараком и не заметил особой разницы. Старый запылённый телевизор привлёк моё внимание. Я спросил у Толи, работает ли он, и он утвердительно кивнул в ответ.