Выбрать главу

Гадо досчитал до четырёх, и нервы мента сдали.

— Согласен, — крикнул он и поднялся во весь рост. — Вот мой автомат, берите…

Он поднял руки вверх и резко швырнул автомат в мою сторону.

— Повернись спиной и стой так, не шевелясь! — приказал Гадо, и мент молча повиновался.

Когда мы обшмонали его и забрали документы, он пришел в себя и немного успокоился. Убивать его вроде бы не имело смысла. Это был довольно молодой парень лет двадцати пяти или чуть больше, возможно, бывший афганец или просто армеец. Наверняка его ждали дома такая же молодая жена и сынишка, умирать ему совсем не хотелось. Мы связали ему руки его же ремнем, заткнули в рот кляп и посадили в ментовскую машину. Гадо на всякий случай поработал в ней прикладом, а потом мы откатили её в сторону, подальше от дороги. Света уже присоединилась к нам и помогала как могла. Чтобы он не открыл дверь ногами, связали и ноги. Дверцы захлопнули. Трупы других стащили в кювет и бросили там, предварительно обшмонав и забрав «ксивы». Света села за руль и завела наша тачку.

— Вперёд, Свэ-тла-на, — скомандовал Гадо, и я поразился его спокойствию. Так мог вести себя либо настоящий фаталист, либо маньяк.

Два автомата лежали на наших коленях, прятаться в багажнике уже не было нужды.

* * *

Если бы всего несколько дней назад кто-то сказал мне, что меня ждёт, и нарисовал даже приблизительную картину случившегося впоследствии, я бы посчитал его последним безумцем, решившим испортить мне настроение. Однако жизнь есть жизнь, она ткет нашу судьбу из нитей «случайного», чтобы в самом конце ее предстать перед нами целым полотном, которому тоже суждено исчезнуть. Мы наломали слишком много дров, хотя ни я, ни Гадо не имели цели убивать столько людей. Шесть человек! А что впереди?..

Цена свободы слишком велика, от этой грязи не отмоешься и в трех жизнях потом, если они, конечно, будут… Передо мной по-прежнему стояли лица мертвых ментов, застывшие в безжизненной маске. На память невольно пришли работники моргов и прочие подобные типы. Как они могут каждый день иметь дело с трупами? Впрочем, люди привыкают ко всему, один не в силах зарезать курицу, другой всю жизнь колет кабанов да ещё пьёт свежую кровь! Человек отличается от свиньи только формой тела и количеством извилин. Она тоже живая и тоже чувствует, имеет свои интересы и склонности, плодится и виляет хвостом от удовольствия. Но человек её убивает, прикрываясь жизненной необходимостью. Без каких-либо угрызений.

М-да… Меня уже не радовали ни деньги, ни золото, я даже перестал думать об опасности. Хотя теперь она подстерегала нас на каждом шагу, без преувеличений.

Заднее и два боковых стекла нашей машины были пробиты пулями. Я смотрел на аккуратные дырочки в центре стекла и прокручивал в голове события.

Мы мчались в сторону станции по какой-то ухабистой дороге, машину швыряло так, что мне приходилось держаться руками за сиденье и пружинить ногами. После такого дерзкого расстрела патрульных ни о каком заезде к Свете домой не могло быть и речи. Я вообще предлагал идти пешком, но Гадо запротестовал, услышав, что до станции больше часу ходьбы. Мы были слишком нагружены, к тому же эти автоматы! Бросить их в тот момент, когда охота на нас достигла своего апогея, было более чем глупо. Мы очень спешили и суетились там, на дороге, и потому ни о чем не расспросили оставшегося мента. Он мог многое бы рассказать нам. Думаю, он не рискнул бы изворачиваться и лгать. Теперь уже поздно…

Нам оставалось проехать самую малость пути, до какой-то заправочной, о которой говорила Света. Дальше — пешком, всего десять минут. Было еще темно, ни одной звездочки на небе, словно звезды решили помочь нам, беглецам.

Света резко крутанула баранку, и машина въехала в узкую улочку поселка, где нас тотчас встретили дружным лаем собаки. Поганые псы в ярости бросались на заборы, некоторые увязывались за машиной, как будто она была нашпигована сочными костями. Так бы и полоснул их из автомата, чтобы заглохли и не мешали думать! Мы были на окраине. Проехав несколько сот метров, Света остановилась и заглушила мотор.

— Приехали, — сказала она и повернулась к нам. Бедолага осунулась и была сейчас похожа на бабу с рынка. Весь ее понт и лоск куда-то испарились, в глазах застыл страх. Слово «приехали» она произнесла так обреченно, словно впереди ее ждала пытка. Гадо тоже заметил в Свете эту перемену и почувствовал её настроение.

— Чего скисла, девка? — не так спросил, как упрекнул он её, намекая на «подачу» и вообще. — Деньги на блюдце не подносят, а назад пути нет, — сказал он. — Будешь думать и вспоминать, сойдешь с ума. Доберёмся до «тихой бухты», уколешься по-человечьи и всё забудешь. Не горюй!