— Думаю, ждать придется недолго, — шепчет он ей на ухо и чувствует, как она дрожит в его объятиях.
***
На следующее утро у нее усталый вид. Неудивительно, если учесть, что расстались они накануне во втором часу утра — зато счастливые. Она замечает его с другого конца столовой, и от ее застенчивой полуулыбки его сердце воспаряет. Он улыбается в ответ и поспешно опускает взгляд, усилием воли придавая своему лицу вид, более приличествующий генералу — которому совершенно точно не следовало накануне долго-долго целовать капитана УСО под омелой, висящей в нескольких футов от этого самого стола, за которым он сейчас сидит.
— С Рождеством, генерал, — окликает его Виктория, и он оглядывается.
— С Рождеством, капитан. Надеюсь, Санта-Клаус вас не обделил?
Ее губы изгибаются в улыбке.
— Санта-Клаусу придется наверстать упущенное, когда всё это закончится, — говорит она, притворно хмурясь, и он против воли улыбается ее дерзости. Офицерская столовая почти переполнена, и хотя все болтают и смеются и просто радуются жизни, за ней всегда кто-нибудь да наблюдает. Он вздергивает бровь. Она закусывает щеку.
После ужина она встает на пороге столовой. Он с любопытством прищуривается, заметив, что Пэджет поглядывает на омелу. Интересно, как она поступит.
— Мэм, — объявляет Альфред, опускаясь на одно колено перед Викторией и протягивая руку. — Поскольку сейчас Рождество, могу ли я просить удостоить меня поцелуя под омелой?
Мельбурн почти физически ощущает, как напрягаются в ожидании офицеры за его спиной: не так давно она ясно дала всем понять свое мнение на сей счет. Но он просто улыбается.
— Раз вы так любезно просите, лейтенант, — почти повелительным тоном отвечает она, смотря на Альфреда сверху вниз, и протягивает ему руку. Офицеры хохочут, наблюдая, как тот берет предложенную руку и запечатлевает поцелуй на тыльной ее стороне. Когда Альфред поднимается и кланяется ей, она, не удержавшись, хихикает — так дурашливо всё вышло. Ее смеющиеся глаза находят глаза Мельбурна, и тот ухмыляется в ответ.
Позже, уже ночью, когда лагерь стихает, он стоит в снегу, не обращая внимание на колючий холод, смакуя остатки праздничного настроения, которое носилось по лагерю весь день. В этом году у него есть что праздновать.
Он вздрагивает, услышав за спиной ее голос, окликающий его. Он оборачивается, но она скрывается в столовой. Нахмурившись, он следует за ней.
Войдя в столовую рядового состава и обернувшись, он видит ее под омелой. Она закусывает губу, и он вертит головой, осматриваясь. В столовой пусто, как и полагается в столь позднее время: отбой был полчаса назад.
— Другого шанса еще долго не будет, — полузастенчиво-полуигриво шепчет она, и, ухмыльнувшись в ответ, он преодолевает разделяющее их расстояние за несколько коротких шагов и крепко целует ее.
Долгое будет ожидание, думает он. Скорее бы закончилась эта война.
***
8 мая 1945 года
Сообщение застает их у Брунсвика.
Он смотрит немигающим взглядом на телеграмму, раскрытую в его руке. Юный курьер буквально дрожит от восторга.
Вот и всё.
Он обводит взглядом собравшихся вокруг него людей и кивает.
— Война окончена. Сегодня утром подписана безоговорочная капитуляция.
В оглушительной тишине ошеломленные люди переваривают услышанное. Война окончена.
Они ждали долгие месяцы, неумолимо продвигаясь к Берлину, и ожидание казалось бесконечным. Когда русские заняли Берлин, Мельбурн подумал, что теперь-то они наверняка сразу что-то услышат, но прошло уже несколько дней.
Он опускает взгляд на карту, устилающую большой письменный стол, на маленькие цветные флажки, кружки и карандашные отметки, кажущиеся теперь почти ненужными, и снова смотрит на смеющихся и пожимающих друг другу руки людей, и не может думать ни о чем, кроме нее.
Но ему нужно сделать объявление, и он пожимает руки своим офицерам, а потом отходит туда, где стоит, неверяще тараща глаза, Альфред. Мельбурн коротко кивает ему и, боясь, что Альфред самовоспламенится, если не найти ему какое-нибудь занятие, посылает его за рупором.
Он с улыбкой наблюдает, как лагерь медленно накрывает волна ликования. Они ждали этого столько месяцев, столько лет, они заслужили каждую секунду этой радости. Развернувшись, он направляется обратно в здание штаба, где кто-то из офицеров откупорил бутылку виски, и все смеются и пьют, и он с облегчением расслабляет плечи.
Конец.
Он не знает, что делать. Ему ничего так не хочется, как обнять ее, покрыть ее губы, ее лицо и всю ее поцелуями, но ему страшно.
Он не видел ее три месяца.
Страх, что она могла передумать, мучает его перед сном, когда он позволяет мыслям о ней целиком заполнить его разум. Он не стал бы ее осуждать за это, он даже не удивился бы. Виктория молода и красива, а он в свои сорок пять уже не первой свежести.
Но она всё еще в Париже, а он пока не может уехать, поэтому если она в ближайшее время захочет его увидеть, придется ей сдержать обещание — а она ведь узнала новости максимум на несколько часов раньше него. Что проку теперь-то переживать, думает он, и он отчаянно пытается загнать мысли о ней в самый дальний угол сознания.
И когда двадцать минут спустя, посреди всеобщего веселья, вылившегося уже на улицы, Альфред сообщает, что его ждет срочное послание, он, ничего не заподозрив, направляется в свой кабинет.
========== Глава 6 ==========
Февраль 1945 года
Она возвращается в лагерь без сознания, на носилках — для ее дяди это станет последней каплей.
Это точно последняя капля для него самого.
До сих пор ей удавалось оставаться относительно невредимой: в основном, царапины и ссадины. Но это… Мельбурн — кадровый генерал. Идет война. Он повидал достаточно боев на своем веку, две мировые войны, но никогда еще ему не доводилось видеть таких тяжелых ранений на человеке, которого он любил больше жизни.
Тела жены и сына ему увидеть не позволили.
Они взяли город и добивали последних упрямых фрицев, когда разорвался снаряд. Позже он понимает, что слышал взрыв, но в какофонии выстрелов и очередей, и взрывов, и на расстоянии, отделявшем его от эпицентра боя, разобрать что-либо было сложно. Новости он получает от Палмерстона.
— Сто четырнадцать погибших, сэр. Единственный раненый офицер — капитан Кент. Ее сейчас везут в лагерь.
Мир перед глазами на секунду расплывается. Он сглатывает.
— Насколько всё серьезно?
Палмерстон морщится.
— Неразорвавшийся снаряд, сэр. В рапорте сказано, на нее и двоих из ее команды обрушилась стена.
Мельбурн моргает. Как бы ему ни хотелось, как ни требует каждая клеточка его тела, каждая частица его души сесть в грузовик и ехать в госпиталь… нельзя. Его место сейчас здесь. Нельзя так явно выдавать свои эмоции.
— Ясно. Держите меня в курсе. Мне нужны регулярные сводки. — Палмерстон кивает. — Кто-то должен телеграфировать Леопольду, когда у нас будет больше информации.
— Есть, сэр.
В лагерь он возвращается только через несколько часов, и несмотря на полученные сообщения о том, что она поправится, что у нее сломаны кости и имеются другие ранения, он велит водителю высадить его у госпиталя. Врач говорит (они стоят на приличном расстоянии от ее палаты, так что он ее не видит — он просто не готов сейчас видеть ее такой, и уж точно не перед врачом), что она спит под успокоительным, что у нее скверные переломы руки и ноги, а также огромное количество порезов и внушительных ссадин, но, при условии отсутствия осложнений от раны на голове и прочих сюрпризов, ожидается полное восстановление. «Она надолго выбыла из строя, генерал. Я бы сказал, месяца на два, как минимум», — предупреждает доктор. Мельбурн кивает.