— Он обещал прийти ко мне,
Остра Баркер насупила свои густые брови?
— Вы сказали, что у вас нет с ним никакого романа
Элен слишком плохо себя чувствовала, чтобы возражать.
— Какое это имеет значение сейчас? — вяло спросила она. — Все равно вы его прогнали.
— Что это значит? — Это значит, что вы солгали мне. Вы пытались вызвать мое сочувствие и сыграть на нем. И все это время исподтишка смеялись надо мной.
Посмотрев на посеревшее лицо сиделки, Элен вспомнила замечание Райса о том, что ее личная безопасность всецело зависит от отношения окружающих.
Нетрудно заметить, что сестру Баркер снедает мучительная ревность. Элен вдруг стало так жаль эту некрасивую мстительную женщину, что прошла всякая злость.
— Я говорила вам правду, — возразила Элен. — Это случилось только сегодня вечером.
— Что случилось?
— Ничего. — Элен издала негромкий смешок. — Но… в тоже время все. В докторе есть что-то такое, что притягивает что-то во мне. Значит, он, должно быть, чувствует то же самое, иначе он не пришел бы сейчас. Вы ведь понимаете, не так ли? С вами это тоже случилось. Вы знаете как это начинается.
Желая создать близость между ними, Элен взяла сестру Баркер за руку, но та оттолкнула ее так сильно, что Элен упала на колени.
— Да, — сказала сестра. — Я точно знаю, как это начинается. Мне известно и чем это кончается. Глупой, пустой куклой с курчавыми волосами, как у вас.
— Нечестно вымещать на мне злость за чужие грехи! — возразила Элен. — Я не сделала вам ничего плохого.
— И ничего хорошего. Вы отпускали наглые замечания по поводу моей внешности. Только потому, что я высокая и у меня решительное лицо, выражающее сильный характер, вы осмелились сказать, что я похожа на мужчину.
— Это говорила не я. Пожалуйста, будьте мне другом, хотя бы на одну ночь. Нам нельзя ссориться…
— Да, понятно. Я вас прекрасно поняла. Вы радуетесь, что мужчины считают маленьких женщин более привлекательными, верно? Но не забываете и об обратной стороне — маленькой женщине нужна защита. Да, вы пожалеете, когда останетесь одна.
От слов сиделки у Элен замерло сердце.
— Если такое случится, — сказала она, — мне кажется, я умру от страха. Но такого не случится.
— Все может быть. — Женщина с улыбкой посмотрела на Элен сверху вниз. — Предположим, что профессор принял снотворное, а прислуга напилась. Но откуда мы знаем наверняка, что их не усыпили нарочно?
«Это возможно», — подумала Элен с ужасом, вспомнив извинения, которые бормотала миссис Оутс.
— Кто же мог их усыпить?! — воскликнула она.
— Кто-то мог пробраться на первый этаж, — сказала сестра Баркер. — В доме происходят очень странные вещи,— как будто кто-то нарочно все это устраивает. — Она мрачно добавила: — Мы все узнаем точно, если и я свалюсь. Я ведь налила бренди в чай. Может быть, поэтому у меня сейчас такое головокружение.
Сиделка немного покачнулась, сказав это, и провела рукой по лбу. Элен в страхе смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Несмотря на недоброжелательность и скверный характер этой женщины, Элен цеплялась за нее, как утопающий за своего спасителя.
Здравый смысл подсказывал ей, что сестра проводит свою обычную политику устрашения, но события развивались так, что чувствовалась чья-то невидимая рука, старающаяся удалить всех из дома или сделать их неспособными защитить Элен.
Все покидали ее, один за другим. Оставшиеся спали, но ей было суждено бодрствовать, чтобы увидеть собственную смерть, потому что в самом конце она останется совершенно одна.
Решив не показывать сестре Баркер своего страха, Элен высоко подняла голову, стараясь, чтобы не дрожали губы. Но сиделка посмотрела ей в глаза и, конечно, заметила, как расширились зрачки от страха.
Элен, увидев ее довольную улыбку, нанесла ответный удар.
— Не могу понять, почему вы обозлились на меня за то, что мне первый раз в жизни выпала удача,— сказала она.— Это просто глупо. Когда я сидела голодной, меня не радовало, что другие тоже голодают. Наоборот, думать об этом было еще тяжелее, потому что у меня все-таки всегда был хлеб, а у других и того не было.
— Ах, так вы еще и голодали? — спросила сестра Баркер.
— Не то чтобы голодала, но приходилось очень туго, когда не могла найти работу.
— Из этого следует только то, что вы ни на что не годны. Сейчас полно девиц без всякой специальности. Никто и не заметит вашей смерти.
Элен страстно хотелось увидеть, наконец, слабый свет зари.
— Когда же наступит утро! — вздохнула она. — Сестра, помогите мне пережить эту ночь.
— Почему это я должна помогать вам? Вы бы для меня ничего не сделали! К тому же вы мне все наврали.
— Я хотела бы доказать вам, что сказала чистую правду, — возразила Элен. — Я была противным маленьким зверьком, а вы, наверное, всегда умели подчинять себе людей. Я понимаю теперь, что чувствовал ваш доктор.
Сестра Баркер слушала молча, с загадочным выражением лица. В это время как-то особенно пронзительно зазвонил телефон. Этот звонок музыкой прозвучал в ушах Элен: «Вершина», вопреки голливудской традиции перерезанных телефонных проводов в обреченном доме, все еще связана с остальным миром.
Она бросилась через холл к телефону, ее бледные щеки порозовели, а глаза засветились жизнью.
— Вы были правы, как всегда! — на ходу крикнула она. — Это был не доктор; наверное, это он звонит.
Поднимая трубку, она была так уверена, что услышит голос доктора, что почувствовала горчайшее разочарование при звуках женского голоса.
— Это «Вершина»?
— Да, слушаю, — почти беззвучно ответила Элен.
Через минуту она обратилась к сестре Баркер:
— Вас к телефону.
Женщина важно направилась к аппарату.
— Кто мне звонит? — спросила она.
— Не знаю.
Не подозревая, чем грозит ей этот звонок, Элен без всякого интереса наблюдала за сиделкой.
— Говорит сестра Баркер. Кто это? Ах, это вы, дорогая!
Секретарша медицинского центра обрадованно заговорила:
— Как приятно слышать ваш голос, дорогая. Я еще на дежурстве. У нас работы по горло, и я вот уже час стараюсь найти доктора Блейка. У него свободный день, и я гоняюсь за ним по всей Англии. Теперь вот заказала парочку разговоров и, пока ожидаю их, позвонила вам. Вы еще не спите?
— Нет, и вряд ли усну, — сказала сестра Баркер.
— Звучит, не очень-то весело. Что, трудный больной?
— Чрезвычайно трудный. По правде говоря, очень неприятный и странный.
— Я не удивляюсь, дорогая. Мне кажется, вам следует знать, что кто-то позвонил мне из этого дома и задавал весьма необычные вопросы относительно вас.
— Относительно меня?
С замирающим сердцем Элен слушала разговор, от ее внимания не ускользнуло, как изменился голос сиделки:
— Повторите, пожалуйста… Ну и ну! Еще что-нибудь?.. Что? Какая наглость! Кто вам звонил?.. Вы уверены, что это был женский голос?.. Когда? Пожалуйста, попытайтесь припомнить, потому что я хочу узнать источник… Вы уверены, что разговор происходил именно в это время?.. Тогда я знаю, кто звонил, потому что другие ушли из дома… Ни в коем случае. Вы совершенно правильно дали мне знать. До свидания. — Сестра Баркер повесила трубку и посмотрела на Элен. — Вы хотели доказать свою искренность? — спросила она, — Ну так вот: вы это сделали. Вы лгунья и доносчица. Если бы я могла спасти вас одним движением мизинца, я бы не пошевелилась.
Элен попыталась объясниться, но чувствовала, что мысли ее зыбки и неопределенны: яйцо всмятку. Она сознавала лишь, что окончательно оттолкнула от себя свою единственную защитницу и что кто-то ходит вокруг дома в сочащемся дождем мраке.
Он все еще кружил по саду, сгибаясь под порывами бури. Ветви хлестали его по лицу, словно проволочные плети, когда он, скользя по мокрой земле, пытался заглянуть в каждое оконце первого этажа.
Однажды ему показалось: он нашел слабое место, потому что рама поддалась у него под рукой. Он просунул под раму перочинный нож, но натолкнулся на крепкие внутренние ставни