Олег всегда с удовольствием заходил сюда. В доме, во дворе и в крохотном садике — везде был, как любил говорить Ванька, «полный флотский порядок». Чисто, все исправно и ничего лишнего.
Приоткрыв калитку, Олег увидел, что Иван не один. Он рассказывал стоявшей рядом белобрысой девчонке, наверно, что-то очень смешное, потому что она так и приседала от смеха.
Олег чуть подождал и решительно звякнул щеколдой.
— Вот мирово, что зашел! — обрадовался Иван. — А я сам уж хотел к тебе топать. — Увидев, что Олег рассматривает его гостью, усмехнулся: — Чего пялишься? Соседка моя. В школе Луначарского учится. Знакомься.
— Оля Крашенинникова, — тихо произнесла девочка, протянув маленькую руку, сложенную лодочкой. И едва Олег пожал ее, назвав свое имя, заторопилась: — Ваня, я побегу. А то мама придет с работы, а я и обед еще не начинала…
— Хорошая девочка, — сказал Олег, глядя ей вслед.
— Ага, — вспыхнув румянцем, подтвердил Иван. — Ну и все об этом. Садись поближе. Я сейчас управлюсь.
— Все так все, — согласился Олег.
Ванька нанизывал на шпагат небольшие таранки, а Олег рассказывал ему о событиях последних дней.
— Ну ты, Олег, гвоздь! Правильно, что отдал фуражку студенту. Пусть знают, что мы не шпана какая-нибудь!..
Закончив работу, Иван поглядел на солнце и сказал:
— Дядя Федя твой уезжает в шесть?.. А сейчас только одиннадцать. Махнем на Зеленый? Искупаемся…
У частной пристани Иван разыскал знакомого лодочника. Когда пассажиров для перевоза на Зеленый остров собралось достаточно, старик позвал:
— Сигай в баркас, ребята. Отваливаем.
— Нет, Силыч, — возразил Ванька. — Ты отдохни. Мы сами.
— Ну и добре. Берите бабайки, — согласился лодочник.
Олег с Иваном сидели на веслах не в первый раз, гребли ровно, слаженно. Лодка шла ходко, из стороны в сторону не рыскала. Силычу на корме и править-то не приходилось…
На Зеленом острове они разыскали чудесный пляжик, отгороженный кустами. Выкупались хорошенько. Нырнули по паре раз с высокого руля проходившей невдалеке баржи и, довольные, улеглись на песке, спрятав головы под куст вербы.
Было так хорошо, что и говорить не хотелось. Лежали и думали каждый о своем…
Олег так разнежился на солнце, что задремал.
— Эй, парень! — услышал он голос Ваньки. — Так ты все царство небесное проспишь. Вставай. Уже четыре.
— А откуда ты знаешь? — не открывая глаз, спросил Олег. — У тебя же часов нет.
— На кой они мне? Гляди: солнце коснулось верхушки собора. Да и крупзавод прогудел. Так что точно!
Искупались еще разок на дорожку и пошли к пристани.
К пяти, как договорились, они были уже у дяди Феди.
— Э-э, братцы! Да вы свеженькие, — засмеялся Федор Захарович, потрепав их еще влажные на затылках волосы. — Завидую. Ну и жара! Как говорят, июль — макушка лета. Сам бы поплескался в Дону с удовольствием.
— Так чего ж вы? — удивился Ванька. — Такой начальник.
— Дел, Ваня, по горло. Некогда. Ну что, пошли?
— А вещи? — спросил хозяйственный Иван.
— Да вот они, — улыбнулся Федор Захарович, поднимая небольшой чемоданчик и взяв на руку сложенную шинель.
— Нет, дядя Федя. Шинель понесу я, — заявил Олег.
— А я чемоданчик. — Ванька отобрал его у дяди Феди. — Легкий какой! Пустой, что ли?
— Ну вот. А я что? — засмеялся Федор Захарович. — Буду идти, как генерал со свитой?
— Ты и так генерал! Только советский. Ромбы ведь тебе недаром повесили, — сказал Олег. — А мы твои ординарцы.
— Убедил, — согласился Федор Захарович и шутливо скомандовал: — Ординарцы! За мной ша-а-гом — марш!..
До прибытия скорого «Тифлис — Москва» оставалось еще сорок минут. Оглядев перрон, Федор Захарович посетовал:
— Черт возьми! И присесть негде.
— Сильное дело! — ухмыльнулся Ванька. — Сейчас все будет, — и побежал за пакгауз.
Через несколько минут он появился с парой кирпичей и гладкой доской от какого-то ящика. В тени вокзального навеса они поставили кирпичи на попа и положили на них доску.
— Молодец. Находчивый, — похвалил Ивана Федор Захарович. — В ординарцы я бы тебя взял с удовольствием. — Он осторожно опустился на скамейку. — Нога, братцы, разболелась — спасу нет. Как бы рана опять не открылась.
С дальнего конца перрона за «строительством» скамейки наблюдал милиционер в белой гимнастерке. Очевидно, придя к выводу, что это непорядок, решительно направился к ним. Но, подойдя вплотную, увидел красные ромбы в петлицах Федора Захаровича, вытянулся, вскинул руку к фуражке и любезно осведомился:
— Отдыхаем, товарищ бригадный комиссар? Жарко, может, вам стульчик из дежурки вынести?
— Лучше скажите начальству, чтоб скамейки для людей поставили. Есть же больные, раненые, с детьми.
— Есть, товарищ бригадный комиссар! Тотчас доложу. Разрешите выполнять? — И решительно направился к дверям с табличкой «Начальник вокзала».
— Ишь, припустил, — улыбнулся довольный таким поворотом дела Ванька. — А если б одни были, так сразу за шиворот — и в каталажку!.. Дядя Федя, вас беляки ранили?
— Деникинцы, Ваня. В двадцатом… Коли б не Миша, батька его, — кивнул он в сторону Олега, — так гнить бы мне у Генеральского Моста… Такая рубка была, не приведи господь!.. Михаил меня из самого пекла вытащил. Через седло перекинул, на коня, — и к санитарам дивизии. А те брать не хотят. Ну, ясное дело, живым на санитарных повозках места не хватает, а я, считай, уже мертвый. Три ранения: в грудь навылет, нога перебита, а черепушку саблей распанахали… Мишка горячий был. Сунул маузер фельдшеру под нос: «Если с повозки скинешь — под землей найду!..» Огрел коня плетью и снова в бой… Вывезли. Не скинули. А на другой день, девятого января, наши Ростов взяли, и я в госпиталь попал. Выходили вот… Я-то всего этого не помню, конечно. Товарищи в госпитале рассказали, когда на поправку пошел…
Олег сбегал к окошку телеграфистов и узнал, что поезд опаздывает на целый час.
— Порядки! — недовольно сказал дядя Федя. — Ну так давайте, ребята, перекусим. — Он достал из чемоданчика кирпичик темного пайкового хлеба, сало и помидоры.
Мальчишки съели по куску и отодвинулись.
— Вы что стесняетесь? А ну навались! — скомандовал Федор Захарович. — После купанья быка слопать можно… Да, Олег, вот эти талончики отдай матери. Пусть в нашем магазине возьмет по ним крупу и еще что, не помню.
— Дядя Федя, а когда отменят карточки и хлеб вольный будет? — спросил Олег. — Чтоб пришел в магазин и взял, сколько тебе надо. Как до двадцать девятого года.
— Вам разве по обществоведению не объясняли, какое положение у нас в деревне?
— Ой, у нас обществовед, знаешь, кто? Мурашов! Учитель пения. Он и сам-то в этом ничего не понимает.
— Учитель пения?! — удивился дядя Федя.
— Точно. Он, знаешь, какой? Ну… всех боится. Что скажут, то и преподает. И пение, и историю. Раз даже вместо Вильгамиды Вильгельмовны две недели немецкий вел.
— Разве можно такому человеку обществоведение преподавать? — сердито сказал дядя Федя. — Тут нужно срочно принимать меры… А вопрос этот, ребята, трудный. За пять — десять минут не расскажешь. Ну, в общих чертах… Вы, небось, и сами слышали, как в закоулках кое-кто шепчет: «Пока колхозов не было — был хлеб. Стали колхозы — хлеба нет. От них все горе…» Это чистая контрреволюция, ребята!.. Еще Владимир Ильич Ленин предупреждал: «Если мы будем сидеть по-старому в мелких хозяйствах, хотя и вольными гражданами на вольной земле, нам все равно грозит неминуемая гибель». И партия стала на ленинский путь, на путь колхозного развития сельского хозяйства. Чтоб жизнь нашего государства и построение социализма не зависели от прихоти сельского буржуя, кулака, — даст он нам хлеб или не даст… Вы понимаете, о чем я говорю, ребята?