– Так были у него татуировки или нет? – спросил следователь.
– Да. – слабо проговорила я. – Наверное удар был сильнее, чем я думала, в голове такая каша…. У главного на руках были татушки, но я не разглядывала их.
– Вы, по словам свидетелей, провели на едине в этим человеком несколько часов. – следователь сделал паузу, как бы давая понять на что он намекает. – И вы говорите, что не было возможности разглядеть, какие именно у него татуировки? Милочка, а может, вы с ним заодно?
– Вы в своем уме? – я была убита таким предположением.
Это восклицание вырвалось у меня по мимо моей воли. Я хотела быть более спокойной, но никак не ожидала, что и меня начнут подозревать. Это было слишком!
– По словам очевидцев, вы находились отдельно от всех, а потом и вообще он вас увел в отдельную комнату. – наседал на меня следователь.
А я подумала, какая же он тварь, если из заложника хочет сделать соучастника. Мне так стало обидно, прям до слез обидно. Что этот козел сбежал, и не подтвердит мое алиби, что те заложники, которых я защищала, блин, как мать-героиня, грудью их прикрывала, могли такое сказать про меня. Вы скажите не обидно? Обидно! Хочу домой! Хочу снова стать маленькой и чтоб мама меня посадила себе на колени и качала, напевая песни. И тогда ничего не страшно, ни страшный сон, ни рана на ноге, ни мальчик из соседнего двора, который все время дразнит тебя и стреляет в тебя рябиной из рогатки. А это больно. Очень больно!
Вот и сейчас больно и обидно, что мне никто не верит.
– Ладно. Что еще вы запомнили? Может, манера говорить или может, он хромал, или еще что-то. – давил на меня этот монстр в погонах.
– У него цвет глаз был необычный – аквамаринового цвета. – слабо ответила я, заранее понимая, что мне не поверят.
– Так значит, татуировки вы не заметили сразу, а цвет глаз определили? – переспросил он. – И это при том, что он был в маске. На каком же расстоянии нужно находиться, чтоб разглядеть глаза через прорези маски.
Скотина! Что еще можно сказать? От этого человека так и тянет гнилью. Таких людей я еще не видела. Если вы тоже, значит, вы еще не жили по-настоящему. Я вот теперь поняла, что уход папы – это еще не все плохое. Вот появление в моей жизни этой мрази, вот предел «моих мечтаний».
– Михалыч, отпускай девушку. – к нам подошел тот самый оперативник, который общался с тем татуированным, как раз в тот момент, когда я готова была расплакаться.
– Мы еще не закончили. – ехидно сказал этот мешок дерьма. – Эта барышня утверждает сначала, что все время была без сознания и не помнит, были ли у него татуировки, а потом выдает, что у него глаза какого-то там, сейчас, а … аквамаринового цвета. Вот я и думаю, может, девка с ним заодно?
– Я первый раз видела его. – на глаза предательски набежали слезы и я посмотрела на оперативника. – Я, правда, практически ничего не помню. Ну, не рассматривала я его татуировки! Мне до них было?
– Девушка, успокойтесь. Все в порядке. – миролюбиво улыбнулся мне оперативник, а потом наклонился и что-то прошептал этому Михалычу.
Как я поняла это «что-то» было сильным и емким, потому что лицо у следователя поменялось вмиг. Сначала оно стало бледным, как простынь, а потом оно побагровело так, что я испугалась, как бы человека инсульт не схватил.
– Сразу надо было с этого начинать. Извините. – в итоге сказал Михалыч и положил передо мной протокол. – Подпишите здесь и будете свободны.
Мне так интересно стало, что опер сказал ему, что аж язык зачесался спросить, но я сдержалась. Хотелось побыстрее оказаться дома и забыть это, как страшный сон.
– Нежная Николетта Максимовна? – ко мне подошел еще один сотрудник правоохранительных органов.
– Да-а? – то ли от испуга, то ли от удивления, я начала заикаться.
Что еще им от меня надо?
– Ваш паспорт. – младший лейтенант протянул мне мой документ и улыбнулся. – Больше не теряйте.
– Спасибо. – улыбнулась я и спрятала паспорт проверяя заодно, чего еще не хватает. – Сумка была открыта, наверное, выпал, когда я….
– Все остальное на месте?
А мне этот парень нравится. Симпатичный. Внимательный.