«Чуть лучше» оказалось с дедовщиной, что впитывалась под кожу и на подкорку куда там пунктам Устава гарнизонной и караульной, слово чести. Не верите? Прочитайте про себя присягу, если вспомните, товарищи военнослужащие запаса. Попробуйте прочитать, а потом вспомните сказку. Не ту, что от Юры Хоя и под которую полк стоял в Грозном в первую чеченскую, а ту, что для дембелей.
Точно вам говорю — дедовщина была куда круче всего.
Но суть-то в другом.
Мы присягнули и впереди начиналось самое интересное.
Запахи стали духами.
Запахи начали служить.
Сто дней до приказа
— Держите, пацаны. Ща стодневка же начнется.
Мы служили меньше месяца, стояли посреди городка Абинск и смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете, как на сюрприз волшебника из голубого вертолёта. Сам же пакет держал молодой и чуть подвыпивший парняга, рассматривающий нас с полным пониманием незавидной духанской судьбы.
— Стодневка, да, — сказал Медведь и взял пакет.
Это вовсе не романтика, несмотря на глупую песню девяностых-нулевых. Это стандартная традиция, уходящая своей бородой в тьму Советской Армии. Такая же, как дембельский альбом с калькой, фольгой, шинельным сукном на обложке или парадка, превращенная к увольнению в штучное чудо от кутюр, с его аксельбантом, стоячим воротником, толстыми проклеенными шевронами и все такое.
В девяностых стодневка могла превратиться в Ад с жупелом, концлагерь и даже что-то похуже. Тут все зависело от, собственно, дедов, перешедших в дембеля и духов, попавших служить в эту счастливую пору. Молодые организмы, мучающиеся от безделья, похуизма офицеров и отсутствия настоящей службы, выдавали на гора… Да чего только они не выдавали.
Сказку духи учили, она въедалась в мозг на всю жизнь, а ее удивительные и полные суровой романтики строки, вроде «бабы с пышною пиздой», «море водки, пива таз», жестко регламентировали все необходимые воину удовольствия.
«Кто не был, тот будет, кто был — не забудет, 730 дней в сапогах…»
Строки, за неимением возможности отлить в граните, полагалось красиво вывести в самом начале блокнота, позже украсив обязательной картинкой армейского быта. Дальше опция могла не сработать, но все же кто-то мог и старательно заполнять блокнот до самого дембеля поджидая приказа, выданного военника и добра, хранившегося в каптерке, машине или даже клубе.
Заявленные два календарных года совершенно не обязательно проводились именно в сапогах. Сапоги не считались серьезно-крутым аксессуаром и явно не подчеркивали статусность владельца. Нормальные пацаны обязаны были носить берцы, отбивать кепки, превращать нитки подшивы в невесомо-прекрасную в своих геометрических фигурах «паутинку», пользовать начищенно-напидоренные бляхи старых кожаных ремней и вообще.
На стодневку брились налысо и раздавали свое масло духам, почти как всякие там князья шубы с боярского плеча своей дворне лет триста назад. На стодневку даже некурящие дембеля страстно желали сигарету с фильтром и количеством сокращавшихся дней вечерком под подушку. И, не находя, обижались.
— Дедушек не уважаете, духи?!
Лёва Николян, старший сержант и дембель, иногда толкал меня после отбоя и звал покурить. Он не дымил и его Бонды, ЛМ и остальные «нормальные» сигареты уходили в мою пользу. Лёве хотелось поговорить про кино и баб, а самые вкусные и свежие новости все же имелись у духов.
В городке Абинск мы ждали машины с колхоза и на нас троих наткнулся полупьяный водила, оттарабанивший свои семьсот тридцать несколько лет назад. Он скомандовал «стоять не расходиться», исчез на десять минут и появился, блаженно улыбающийся от осознания правоты собственного хорошего дела. И протягивал нам пакет.
— Держите, пацаны. Ща стодневка же начнется.
Мы смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете. По духане морали и философии не наблюдалось ни у кого.
— Стодневка, да, — сказал Медведь и взял пакет.