У нас имелся периметр с вышками, постами и всем прочим, находящимся внутри. От автопарка до склада арт-тех-вооружения. И, само собой, все это следовало охранять. С помощью, естественно, караула. Ну и, до кучи, в караульном помещении имелась кича, где содержались задержанные. Полковая гауптвахта, одним словом.
В ПВД, пункте временной дислокации, с караулами было сложнее, но в чем-то лучше. Смены по три часа, без всяких бодрствующей-отдыхающей, одни стоят, другие спят, когда есть возможность. В Красе нас выставляли на два часа, потом сколько-то собирали потом тебе полагалось еще два часа сидеть, бодрствуя, а только потом отбиваться на огрызок, едва умещающийся в час-двадцать, не более.
Именно там, вовсю служа в батальоне, не подозревая о переводе и разглядывая в телевизоре клип прекрасной Шании Твейн, где та бродила по дороге, тормозя одного крутого мачо за другим, познакомился с шедевром французской кулинарии в изложении полковой столовой.
— Налетай, епта, — сказал кто-то из старослужащих и зачерпнул чая из бачка, притараненного дежурной сменой столовой. К двум большим бакам с горячим старослужащие почему-то не шли. Мы, духи, отправились, усыпленные сказочным запахом поджаренного лука.
Правильнее, конечно, пассированного, но в случае с тем супом кроме «поджаренный» никак и не скажешь. Где-то в глубине мутно-желтоватого варева плескались редкие жемчужинки какой-то крупы, и, темнея кольцами, лентами и прочим разнообразием формы, густо плавал лук.
— Помои, — сказал краснодарец Чайка и вздохнул. Мы вздохнули вслед и начали разливать. Помои, не помои, через три часа нас ждал осенний Крас, мягко идущий весь день дождь и смена в моционе, чавкающая и шлепающая под сапогами.
Французский луковый суп, сдобренный половиной положенного хлеба, превратился в натуральную тюрю и залетел на оценку «почти ништяк».
— Охренеть, они ведь жрут, — сказал очередной Жан из старослужащих, на этот раз обычный батальонный ганц. — Может, ничего?
Потом большая часть нас умотала в Даг, где в столовой давали всякое дерьмо, но не такое пустое, как ночная еда для караула.
Уже в дивизионе, спустя полгода, нам выпало идти в караул. Одновременно со сдачей крови в краевой клинической. Мы бодро промаршировали туда, отлежали положенное время, слив не минимум, а, как взрослые, максимум, не менее бодро вернулись в полк и легли спать. На полтора сраных часа, после чего, само собой снова строем и с оружием, отправились менять пацанов с соседней батареи в караулке.
Не знаю про нормы медицинских дел после сдачи максимального возможного количества крови, но командование полка отнеслось к совмещению процедуры с караулом совершенно привычно. То есть, никак. И ночью, благоухая Францией, подсолнечным маслом третьего раза использования и прекрасной кубанской цибулей, в караулке возник он…
Французский луковый суп. Одна луковица на, мать его, ведро воды.
Спецвзвод
— Полтора, — Стёпа смотрел на нас угрюмо и с огорчением, — кто в спецназ ещё хочет?
Руки звенели болью, спина ныла, физо шло своим ходом.
— Не, больше никто не хочет?
Мы хотели, молчали и даже не мычали. Юность брала свое, слово спецназ казалось чем-то крайне важным, а сдать нормативы считалось плевым делом. Но мы все ошибались. Вернее — почти все.
— Спецназу — тэ!
Где-то через четыре недели, с тремя будущими разведчиками и двумя спецами мы гасились на речке. Абинка — речка мелкая, но рядом с частью течение вымыло настоящую яму и в нее можно было нырять.
КМБ прошел экватор, треть пацанов уже укатила в учебки, кто на сержантов, кто на мехводов, кто еще на кого-то. Спецвзвод, пока сохранявший монолитность, собрали вместе, просеяв пацанов через сито сдач.
— Разведке — тэ!
Это кто-то из них сигал в ту самую яму с водой, адски-ледяную, несмотря на летнюю кубанскую жару. К «тэ» их уже приучили и пацанам оно нравилось. Глупая юность берет свое везде и мы с кем-то из пацанов примеряли ему татуху. Ну, вернее, конечно, портак или наколку. Сделать ее мне не довелось, духам, даже со спецвзвода, такое не положняк, но картинка получалась красивой.
— Не хочешь еще раз попробовать? — спросил Мотор.
Я мотнул головой и продолжил тратить шариковую ручку, превращая плечо крутого перца, ждущего сдачу на «краповые шнурки» во что-то угрожающе-воинственное.
Через отбор в спецвзвод прошло не меньше трети всего призыва. Вызывались через одного, после бесед со срочниками в разноцветных беретах сколько-то отсеивалось.