В Питере легко узнать приезжего.
— Мне булку хлеба.
— Так вам булку или хлеб?
Ну, знаете же, да?!
Весной 99-го, перед самым переводом в АЗДН, с батальоном оказался в Ахтырях на выезде. Планировались учения, третья рота должна была бежать с криками «ура», ждали каких-то мужчин с большими звездами откуда-то с округа.
Ахтырку тщательно выметали, скоблили, белили и все такое. Третья рота бегала по полной боевой, выпрыгивала из БТРов, кричала ура и ходила в атаку.
Меня вызвал к командирам, командиры сурово косились на меня и выдали боевую задачу:
— Стенгазета, три боевых листка и…
— А чего еще и?
— Иди к старшине, рядовой, он тебе все выдаст.
Старшина выдал ватман, бумагу А4, сколько-то ручек и карандашей, само собой — цветных. Для наглядной агитации, само собой, пусть и без ленинской комнаты.
Я начал в обед и понял — до утра могу успеть, не успею — хрен знает, могут и наказать. Пришлось сесть у дневального, взять лампу у дежурного и разложить всю мутотень. Где-то к полуночи стало ясно — жрать хочется до невозможности.
ППД не выезд, много не затаришь, особенно в Ахтырях. Но, выйдя курить, увидел чудную картину: у столовой выгружали хлебный грузовик из станицы.
— Ну, не наглей, — сказал знакомый лейтенант, руководивший выгрузкой, — бери три и вали.
Я взял три. Три самых обычных рожка, теплых, с посыпкой-крошкой, румяных и с корочкой снизу. Чай, само собой, нашелся у дежурного и минут на пять мы вернулись в обычную домашнюю жизнь, где вот такая вот булка просто покупалась в хлебном.
Стенгазета и боевые листки оказались ненужными, никто так и не приехал. Какой-то хрен, вдобавок, умудрился увести один из автоматов и потом его нашли в недостроенном кирпичном квадрате у самых казарм.
А вот теплое чувство, появившееся вместе со сладко пахнущим рожком, разломанным пополам, осталось навсегда, не выветришь.
Если утром из двух пекарен, находящихся рядом, пахнет чем-то типа фарша с луком, а не хлебом, если они пять на пять и там всего два пекаря-продавца, если расстегаи начиняются сайрой в масле… Не берите там хлеб. Возьмите любого хлебозавода, посмотрев ингредиенты.
Хлеб прост. Мука, вода, соль. Опары с дрожжами, мёд, сахар, травы, это все уже потом. А, да! Хлеб ещё и руки пекаря, душа и любовь к своему делу.
Хлеб это так просто, что не думаешь о нем. Он есть и всё тут.
Катя просто понимает и любит его. И печет. Хлеб.
Наш сын с удовольствием ест его, испеченного матерью. Да, в его случае слова Семёновой звучат чуть иначе.
В нашей службе было много разного. Хорошего, плохого, такого, что кому-то покажется настоящей трагедией. Хватало весёлого, из-за чего, встречаясь, мы улыбаемся ещё больше. Хотя, само собой, мы улыбаемся из-за самой встречи, каждая из которых на вес золота.
В нашей службе было много разного. Включая самый обычный хлеб. Краснодарский с завода, дагестанский из каких-то пекарен, чеченский, покупаемый на базарах в селах или он же, привозимый с полка и хранимый вместе с едой специально выбранным кашеваром. На ВОПах, где не имелось старшин со складами, хлеб никто не воровал, у себя крысить западло, не говоря о том, чтобы потом чуханить. А мы были не чуханами, мы все были нормальными пацанами.
Стёпа, еще на КМБ, как-то попался на глаза в хлеборезке. Он, Юртаев с Мск и кто-то еще, стоя у стола с большим чайником и таблетками-пайками масла, самым настоящим образом, чуханили. Но мне даже не пришло в голову рассказать об этом. Стёпа такого не заслуживал.
А еще у нас были сухари из сухпая. Сухари с, сука, мясом. Но это совершенно другая история.
Сочинцы
Сочинцы — ни разу не жители города Сочи, где темные ночи. Это солдаты, решившие прервать срочную службу в армии с помощью простой штуки. Самовольного оставления части, СОЧа. Вот потому и сочинцы.
Не знаю, как в нулевых или в десятых, но, думаю, бегунки были, есть и будут, даже когда армия вдруг станет контрактно-профессиональной. В девяностых парни, решившие намыстырить лыжи выскакивали каждые полтора месяца, а то и чаще. И это уже в части, после присяги и полугода службы. Что тут говорить о КМБ?
— Строиться! — ворчал недовольный Стёпа и ходил как на шарнирах.
Взвод строился, сержант Григораш где-то проеб… потерялся и Стёпа злился еще больше. Наконец наш курносый и смуглый, как блондин-негритенок, Григор, появился.
— Залет, товарищ сержант, — Стёпа сплюнул, — вечером поговорим.