Майор Васильченко, году в 2019-ом, сказал мне по телефону:
— Помню тебя, хороший солдат, только задумчивый.
Как-то странно, но стало приятно.
Командиры у нас были разные, это точно.
Личный дембель и прям-таки удача
— Вова, — он протянул руку, — ты рисуешь?
Мне повезло. По армейским меркам, само собой. Повезло не то, чтоб неожиданно, но всё равно было приятно. Первая личная комбинация, давшая желаемый результат, позже похеренный мною самим. А всё началось ещё на КМБ.
На присягу мама приехала с ксерокопиями моих рисунков. Ничего особенного, пошловатый стандарт демонов, монстров, Конанов с мечами и так себе сисек с задницами. Но среди них оказались два, с черепом и попыткой сделать интересный узор. Одно дело говорить и рисовать коня с шеврона или скорпиона, другое — показать, что можешь.
Боевые листки в нашей роте появились у первых. Комроты, старлей Комаров, рулящий в полку автохозяйством, радостно потирал руки и жаждал забрать меня к себе. Ровно до момента, пока не узнал про отсутствие прав категории С.
— Ты же после одиннадцатого класса! — возмутился он. — На кого учился в УПК?!
— На психолога, — честно ответил я, — так получилось.
Комаров расстроился, а я сам, через полгода, жутко порадовался. Глядя на пацанов, ковырявшихся в автопарке во вполне себе холодные дагестанские дни.
Мы курили у входа в располагу, готовясь идти наверх, к начавшим сатанеть дембелям-дедам-неположенцам, когда рядом оказался незнакомый военный, всем видом доказывающий солидный срок службы.
— Вова, — он протянул руку, — ты же рисуешь?
— Я, — сказал я, — а ты кто?
— Он со мной пойдёт, — сказал Вова Чолокяну, — придёт перед отбоем.
Чолокян кивнул и мы пошли.
Часть находилась на территории бывшего техникума. Техникум был серьезным и в его хозяйство вмещался целый кинозал, он же актовый. Переданный нашему 66-му бронекопытному кинозал немедленно оказался переименован в клуб и отдан в нежные руки прапорщика Куклиной, умевшей писать всеми на свете красками и обладавшей девичьей фигурой с косой до самой точеной задницы.
Чтобы прапорщик не утомилась, командуя клубом в одиночестве, с каждого призыва ей находился относительно талантливый душара, немедленно принимаемый в оборот и выполнявший кучу заданий. Как-то незаметно сам рекрутинг с кастингом перешёл в руки очередного старослужащего, желающего свалить чуток раньше срока, рассчитываемого строевой. Прапорщик Куклина души не чаяла в своей службе, а в самой милейшей военной тоже самое не чаял целый командир дивизии, любящий во всем порядок.
Комдив у нас был из настоящих то ли прибалтов, то ли обрусевших немцев и, сами понимаете, орднунг ист орднунг, арбайтен махт фра… в общем — всё в части, ранее бывшей его полком, обязано сверкать, белеть и поражать. Включая, само собой, нагляную агитацию и прочие элементы армейского декора. Так что прапорщик Куклина, взмахом кисти превращавшая мысли комдива в овеществленные плакаты с досками пользовалась почётом, уважением и определенным весом. Вследствие этого каждый увольняющийся клубный дембель желал трех вещей: найти такого же, как он сам среди духов, убедиться в квалификации и научить нехитрым приемам работы и, проделав все эти манипуляции, попросить отпустить его как можно раньше.
Удивляться Вове, появившемуся рядом с расположением 1 БОНа, где он не появлялся даже на разводы, учитывая всё это, мне не приходилось. Вова отличался талантом доносить мысли лаконично, обладал неизмеримым спокойствием и, вообще, на фоне упырей с нашей роты казался ангелом Господним, не иначе.
— Пером писать умеешь? Гуашь?
Пришлось стать честным и рассказать, как есть. Как есть сводилось к полному неумению делать что-то такое.
— Херня война, — сказал Вова, — главное маневры. С трафаретами тоже ни разу?
Я собрался уходить не солоно хлебавши, когда он достал и положил на стол скальпель.
— Скальпель лучше лезвия, только точить надо об зеркало. Научу. Короче, завтра придёшь после развода, Бовкунова предупредили.
Через два дня ко мне обращались «эй, клуб, чего не гасимся?» и мир заиграл совершенно иными красками. В основном, правда, чёрной, так как первым делом Вова посадил меня тренироваться работать пером, а перьев оказалось с десяток, каждое для своего дела.