— Бояре! Вчерашний день, ввечеру, прибыл с ордынской земли, из самого Сарая, гонец от тамошнего слуги нашего...
Приостановил речь свою. Все ждали, не скажет ли между деловым пословьем, кто такой слуга тамошний, но князь по ранним наказам старших никогда не проговаривался, сейчас он тоже умолчал о сарайберковском епископе Иване.
— Гонец тот привезён был нашим полоняником, из Крыму утёкшим. Не было грамоты у того течца, была стрела в спине... — Дмитрий после этих слов, сказанных тихо, повысил голос: — Князь Михаил Тверской идёт во Володимер-град с ярлыком ханским на великое княжение! Отныне вокняжится и возвеличится Михаил со Тверью, поставя власть свою не на праве отчины и дедины, но на лести и обмане!
— Блядиею[21] не проживёт! проворчал Боброк, наливаясь кровью по крепкой шее, еле видной из-за широкой бороды-лопаты, и завозил в волнении ладонями по коленям.
— Не желаем! — крикнул Акинф Шуба.
— Козёл тверской! — хохотнул Иван Минин.
— Мы-те не тверские! Мы-те бороду повычешем ему! — поддержал Монастырёв, а дальше, как обвал, повалились голоса, набегая друг на друга:
— Усладил хана!
— Немало ввалил!
— Ханье — прорва! Брюхо без дна!
— Истинно!
— Сам не избудет дьяволовой сети!
Короткие выкрики эти, в коих не слышно было голоса двоюродного брата Серпуховского, уже знавшего загодя новость, ничего не давали уму, но сердцу было отрадно, что верные его соратники готовы и на сей раз выступить в поход по зову своего князя.
— Вот уже четыре... — Дмитрий выждал, когда смолкнет гул в палате. Вот уже четыре десятка лет минет, как земля русская не ведала великого огня, но нынешней зимой пришёл тот огонь из Литвы.
— За грехи наши... — перекрестился Плещей, ему молча вторили крестными знаменьями старые бояре.
— Коль нагрянуло безвременье, откуда ждать ныне ворогов? — спросил Дмитрий, однако никто не решился молвить слова, и он продолжал: Стараниями деда моего князя Ивана Калиты и отца моего князя Ивана Красного Русь выжила в тихости и безмятежье, многи годы копя силу людскую, конную, денежную, но паче того — силу духовную, и судьба ниспосылает нам испытание той силы. Готовы ли мы встретить судьбу сию?
Опять все молчали, глядя в широкие половицы, начавшие щеляветь и выгибаться: не было сухого леса даже для княжего двора после страшного пожара четыре года назад.
— Что мыслит сам великий князь? — спросил Вельяминов.
— Наведи нас, княже, на добромыслие, — опережая старых бояр, попросил Свиблов.
Дмитрий не чаял, что так скоро, раньше старых бояр, придётся отвечать на свой же вопрос. Он задумался ненадолго, глядя на бояр открыто, притягивая взоры ко взгляду своему, а когда убедился, что все до единого смотрят, тряхнул тёмной скобкой волос:
— А мыслю так, бояре... Непочто было нам, бояре, в обман вводить князя Михаила Тверского, непочто было заманивать его на Москву медвяными речами, а потом сажать его в крепь, как в замок немецкой, на дворе Гавшином. Все три года он зло таил, а зло навлекает зло, ибо от крысы не родится голубь. Потому-то не без сговора с Михаилом волком напал на Русь Ольгерд, — Он переждал минуту тяжкого молчания и закончил: — Моя вина в том, что послушал в те годы совет боярской, вас, бояре-советчики. Вину перед богом и людьми на себя принимаю также и за то, что обидел митрополита, владыку Алексея[22], во грех ввёл его, нарушив его святое слово защиты князя Михаила.
Теперь вика была видна всем, но кто же легко признает вину свою?
— Он руку твою сильную почуял, княже! — сказал Акинф Шуба.
— А ныне он против моей руки ищет иную сильную руку!
Теперь после княжеского укора совет умолк прочно. Нет, не думал он сегодня ни бессонной ночью, ни утром, что вот так станет говорить на совете. Не надо бы так...
— Не лаяться собрались мы в ответную, а думу думать, — мягко заметил Владимир Серпуховской.
— Разумны речи твои, браге, — обрадовался Дмитрий, стараясь поправить нескладный зачин в думном сиденьи, но в то же время испытывая совет. Он спросил, глядя на тех старых бояр, которым раньше давалось первое слово: Приговорите, что делать станем ныне, когда Михаил Тверской с ханскою грамотою идёт во Володимер-град?
— Надобно послать гонцов, княже, во Володимер, на все иные грады княжества нашего, дабы там все чёрные люди, бояре и холопы — все крестным целованием крепились за тебя супротив тверского вокняжения, — веско сказал Лев Морозов.
22