Бояре закивали.
— А ежели Михаил с войском татарским? — резко спросил Данила Пронской.
— Уж коли тестюшко Ольгерд сбежал с помощью своею, пойдёт ли татарин? — возразил Фёдор Свиблов.
— Пойдёт, дабы ярлык свой не преобидеть, но утвердить! — сказал Серпуховской.
— От татарвы всего жди, — подвёл итог Шуба.
— Вот и хрен-то! — поддакнул Кошка.
На это испокон не было возражений. В новую минуту затишья, перед тем как сказать боярам остальные новости, Дмитрий задумался — уже в который раз! — над мыслью, непонятной совету, дикой, отпугивающей всех и до сей поры не прижившейся даже в его душе, — мыслию о том, чтобы отречься от звания великого князя в пользу другого русского князя, Михаила Тверского или Олега Рязанского. Да, вот так вот, просто — отказаться, но с одной и великой целью, чтобы никогда впредь на Руси не было раздоров, не лилась бы кровь, чтобы навсегда исчезли самые постыдные войны — братоубийственные, измышленные сатаной на утеху иноземному холодному оку. Но кто, думалось Дмитрию, руку даст на этом? Кто поручится за мир грядущий среди братьев-единоверцев, ежели он уступит ярлык Михаилу? Во имя чего стремится Михаил вокняжиться на главном престоле русском, не во имя ли новых побоищ братских? Так когда и где станет сбираться воедино русская сила? И тут он снова услышал голоса предков своих, кои не простят ему утрату великокняжеского ярлыка, не простят ушедших прахом трудов их по сбиранию Московского княжества. А не оно ли ныне самое прочное, самое богатое и самое надёжное в отечестве всем? Не ему ли наречено первым быть и премножаться силою ратною и силою духа?
— Что молчишь, брате? — тихо спросил Серпуховской.
— Слово с духом исходит, а ум в молчании начальствует... Токмо не было пищи уму в ночи бессонные, токмо червь сосал меня... Ведомо стало мне от того же гонца, коего привёз на Москву беглый полоняник, что Михаил Тверской не добился крестоцелования от Володимер-града, тамо люди ответили ему: есть у нас князь законный! И то любо мне, бояре, и молю бога, что и иные все грады такоже верны станут.
— Без войска Михаил? — спросил Иван Минин.
— Устыдился брать войско татарское да наводить его на Русь — о душе, поди, думал, — ответил Дмитрий.
— Аль серебра недостало? — удивился Монастырёв.
— У сатаны бы вылгал тыщонку! — поддержал дружка Кусаков.
— Тот токмо душу берёт в заклад! — ввязался в смешки Свиблов и посмотрел на князя: не шибко ли развеселились?
Великий князь покачал головой и выдал совету ещё одну новость:
— Ведомо нам учинилось, что Михаил Тверской в Сарай Берке оставил хану сына родного... за десять тыщ рублёв.
Охнула ответная, замерла, только Владимир Серпуховской нервно пощипывал светлый ус да Дмитрий Боброк снова загладил ладонями по коленкам и изрёк:
— Ирод!
— Истинно ирод!
— Козёл тверской!
— Вишь, широко как размыслил: с Литвою — в зятьях, сыном от Орды откупился, как же тут не стать великим князем? — всплеснул руками Шуба.
— Чего мыслишь, княже? — спросил Свиблов насовсем как брат-тиун, добавил: — Дмитрий свет Иванович?
— А то и думаю: Михаил наехал не один — с великим послом хановым, Сарыхожою, а тот при крепком полку татар и велит мне ехать во Володимер-град, дабы самому узреть, как станет посол ярлык ханов Михаилу всучать.
— Не бывать тому!
— Не бывать Москве под Тверью!
— Не бывать московскому медведю под тверским козлом!
Палата гудела вся разом, крики заглушали друг друга. Лица раскраснелись. Руки рубили воздух, как на бранном поле, и ругань, чёрная, обидная, по тверскому князю, по всему его княжеству хлестала наотмашь. Дмитрий слушал всё это, надо бы радоваться вновь, а он не мог: так легко подымается единоверец на единоверца. "Вот оно! Вот она, погибель земли русской, зачатая ещё на Калке-реке...[23]" Но сейчас и эти раздумья не могли отвлечь его от жестокой мысли о походе и наказании строптивого соседа.
Тут поднялся с лавки Боброк, и все приумолкли, а он прошёл тяжёлым шагом немолодого уже человека к оконцу и медленно налил полную кружку сыти. Медовым духом повеяло по палате. Боброк оглядел всех, молча выпил и снова оглядел. Вытер широкую бороду-лопату и только после этого веско изрёк:
— Не бывать Москве под Тверью. Сбирай полки, княже!
В переходных сенях новый мечник раздавал боярам оставленные на лавках мечи. Хмуро посматривали ближние княжьи люди на юношу: "Эва! Приластил себя ко князю! Пиявочна душа, присосал себя ко князю и радёхонек..."
23