А пока было всего наперечёт людей, которым посчастливилось хоть раз-другой за целую жизнь оглядеть свою Русь с высоты орлиного реяния, и среди них смело можно назвать внука Калиты.
Удельная, многоверховная Русь, предчувствуя свои последние сроки, спешила высказаться до конца, выразить все внутренние возможности. Предельно напряжённым противоборство старого и нового стало именно в годы княжения Дмитрия Донского. Ему пришлось противодействовать людям великих страстей, ярчайшим представителям старого уклада и привычного мировоззрения. Воинское объединение стало тогда прообразом объединения государственного, общенационального, и Куликовская победа была не только над внешним врагом, но и над внутренним раздором.
Государственное объединение не могло осуществиться иначе, как через решительное преобладание единовластия над местным, областным многовластием. В свою очередь, порядок единодержавия не мог победить до тех пор, пока не был установлен новый способ передачи власти в правящем великокняжеском роду.
Лично Дмитрий Донской приложил немало сил к утверждению такого нового способа наследования власти, и, хотя в последние годы жизни это и стоило ему великих нравственных переживаний, он сумел довести начатое до конца.
Личный опыт, мнение единомышленников, свидетельства летописей и устного предания — всё убеждало великого князя, что право бокового — от брата к брату — наследования власти себя не оправдывает и назревает пора для его решительного искоренения. Стол должен переходить после смерти великого князя, сколько бы ни было у него братьев, прямо к старшему сыну покойного, и от того — опять же старшему его сыну, а не к братьям. Древо власти должно расти вверх, в ствол, а не по бокам. Только если князь умирает без наследников, стол может отойти к его брату.
Сколько помнил себя Дмитрий Иванович, не было у него среди сверстников — с самых детских лет начиная и доныне — более близкого друга, верного товарища, исполнительного помощника, чем его двоюродный брат Владимир Андреевич. Не одно десятилетие прожили они душа в душу, действовали согласованно в делах мира и войны, не ведая ни зависти, ни подозрительности, деля поровну тяготы и радости. Младший служил великому князю московскому исправно, на совесть, как бы служил он своему отцу.
Не раз, исполняя наказы Дмитрия, ходил Владимир ратями — то на Ржеву, захваченную литовцами, то на рязанцев, то против брянских перемётчиков; наезжал с важными правительственными поручениями в Новгород и Псков; десятилетиями укреплял порубежные с Литвой города на западе Московии; зато не обделял его старший брат ни почётом, ни земельными угодьями, ни полной чашей за пиршественным столом. И терема-то их московские рядом стояли на боровицком взлобке, по-братски опершись друг о друга, хотя Владимир и свой удельный стол с теремным строением поставил в Серпухове.
По обычаям тех времён, их отношения, несмотря на свою выразительнейшую полюбовность, подлежали обоснованию и письменному закреплению в соответствующих договорных грамотах. Первое «докончание» братьев, составленное в год строительства белокаменного Кремля, и начиналось как раз с того, что Владимир обещал «имети брата своего старейшего, князя великого, Дмитрия, во отца место».
Позже, когда у Дмитрия Ивановича появились сыновья, возникла надобность в новом «докончании». По нему Владимир уже не только считал «брата своего старейшего, князя великого, собе отцем», но и первенца Дмитриева обязывался почитать как старшего брата. Иными словами, это означало, что если вдруг Дмитрий умрёт или погибнет, то великий стол московский перейдёт к его первенцу, которому Владимир обязан будет служить так же истово, как служит ныне Дмитрию.
Вторая грамота, как и первая, составлялась при участии митрополита Алексея, с его благословения. Поскольку в других грамотах этой поры — с литовцами, с Михаилом Тверским — вслух объявлялось, что великое княжение Владимирское — вотчина Дмитрия Ивановича, наследственное владение его семьи, то ясно, что он надеялся закрепить её отныне и навсегда за своим потомством.