Еще писал князь Дмитрий Константинович о своей дружбе с московским князем Дмитрием Ивановичем и о том… у Олега потемнело в глазах! О том, что князю Дмитрию Московскому сосватана княжна Евдокия!
Не поверил, раз за разом перечитывал и снова не верил глазам своим Олег! Нет, все так и есть: княжна Евдокия сосватана московскому князю Дмитрию Ивановичу, и свадебный пир будет в январе в Коломне!
За окном летели крупные хлопья снега, которого так долго ждали в этом году. Он падал тихо-тихо, укутывая землю и все вокруг мягким белым покрывалом. Быстро упрятал всю осеннюю грязь и начал наваливать сугробы.
Олег стоял у окна и пытался сквозь цветные стеклышки зачем-то разглядеть, засыпана ли крыша конюшни. В дверь осторожно постучали, сунулся Акиньша:
— Княже, там боярин Всеволод, пустить ли?
Олег кивнул и снова отвернулся к окну. Снег пока не держался на крыше, падал и сползал вниз. Ничего, к утру навалит, если ветра не будет… Хотя какая разница? Это неважно, совсем неважно. А что важно? То, что произошло в Нижнем Новгороде, пока он отбивался от Тагая, крепил новые стены у Рязани. Княжну Евдокию сосватали за Дмитрия Московского! Это такое сватовство, которое не порушишь, не разобьешь. И не украдешь княжну, она не литовка, митрополит ни за что благословения не даст. Конечно, не даст, он же сам это сватовство и придумал, небось! Умен митрополит Алексий, ничего не скажешь! Как князя Дмитрия Константиновича к себе привязал, вернее, к Москве, хотя это одно и то же!
За горестью мыслей Олег даже не заметил уже вошедшего боярина. Тот сунулся с расспросами:
— Слышал, Олег Иванович, гонец к тебе был из Нижнего? Случилось что? Не ворог ли новый идет?
Мысленно огрызнувшись: «если бы ворог, я бы у окна стоял?!», Олег протянул Всеволоду грамоту. Тот зачем-то принял, но тут же вернул, смущаясь:
— Запамятовал, Олег Иванович, что глазами я слаб, не прочесть… Сам бы, а?
Олегу очень хотелось сказать, что писано четко, прочесть легко, но вспомнил, что боярин в грамоте не горазд, с трудом по буквицам письмо разбирает, а потому прилюдно и перед князем всегда на глаза жалуется. Пенять не стал, усмехнулся:
— Димитрий Константинович сообщает, что князь Борис ему добром Нижний уступил…
Боярин хихикнул:
— Знаем мы то добро! Ежели бы отец Сергий храмы не запер, стоять бы суздальским ратям по сей день под Нижним, его Борис хорошо укрепить успел!
— А еще сообщает, что и он сам добром от великого княжения отказался Москвы ради… — Посмотрев, как скучнеет лицо боярина, Олег с нажимом добавил: — На веки вечные! И мне то же советует.
— И ты от этого, Олег Иванович, хмуришься? Да что тот ярлык? Ныне один хан, завтра другой…
— Он на веки вечные отказался. А еще сообщил, что его дочь княжна Евдокия сватана за московского князя Дмитрия Ивановича.
Всеволод едва успел ахнуть: «Да Митрий молод совсем еще!», как Олег снова с нажимом добавил:
— И свадебный пир в Коломне будет в январе!
Вот тут уже боярин не сдержался, хлопнул себя по бокам с досадой, аж чуть присел:
— В Коломне?! Это они нарочно нам в обиду! Коломну своей чтоб показать!
— Угомонись, — снова отвернулся к окну Олег, с досадой поморщившись. — Где ему в Москве свадьбу играть, если она погорела вся? Не на головешках же!
— А в Нижнем?! Тот целехонек стоит!
Князь почти с досадой бросил грамоту на столик, где лежала раскрытая книга, та не удержалась, скатилась на пол, покрытый толстым восточным ковром. Боярин бросился поднимать.
— Оставь, пусть лежит. Неужто московский князь, а теперь еще и великий к тестю в Нижний Новгород поедет? Верно митрополит придумал — лучше Коломны места им не найти…
И снова Олегу было до боли жаль, что у него не было такого разумного советчика ни тогда в юности, ни сейчас. Подсказал бы не мешкать, а сватать княжну сразу летом, когда и Дмитрию Константиновичу очень поддержка нужна была. Все думал, не ко времени, и своя беда, и у князя суздальского нестроение тоже, да и старшей сначала надо бы замуж выйти. А вон Москва не подумала, и пожара не испугалась, и свару Константиновичей в свою пользу обернула, и старшей княжне жениха нашла!
А красавица Евдокия достанется московскому Митьке, которого все увальнем зовут! Он будет гладить ее по нежной щеке, смотреть в ее синие глаза, и Евдокия его станет ждать из похода или простой поездки по делам, ему родит детишек и будет смеяться над детскими шалостями веселым, радостным смехом, как смеялась там, на крыльце в Нижнем Новгороде!
И такая тоска охватила Олега, такое отчаянье сжало горло, что с трудом смог вздохнуть. Махнул рукой боярину, мол, иди. Тот и сам понимал, что нужно уходить, отступил спиной, до самой двери пристально смотрел на замершего князя и гадал: чего это он так из-за ярлыка расстроился? Вроде и не мечтал о нем… А может, и мечтал? Или из-за Коломны? Кто знает, чужая душа потемки…
Рязанского князя не было на свадебном пиру у князя московского. Зато он отправил сватов к другой невесте, не желая больше быть вдовым.
Но судьба еще не раз соединит либо столкнет двух князей — московского Дмитрия Ивановича и рязанского Олега Ивановича, они будут то на одной стороне, то по разные. А примирит их через много лет Сергий Радонежский. И оба князя в России будут чтимы, имя Дмитрия Донского вписано в историю страны золотыми буквами, а облик Олега Рязанского есть на гербе славного города и поныне.
Кремль
С первых дней молодая княгиня поняла, что мужа будет видеть редко. Не так много времени прошло после свадебного пира, не успели и гости разъехаться, Дмитрий умчался в Москву — смотреть за строительством нового Кремника. Вернее, пока не строительством, а только заготовкой камня для него.
Краем уха Евдокия уже слышала, что молодой князь дивное затеял — поставить на месте сгоревшего Кремля новый и сплошь из камня! Для Новгорода или Пскова то не удивительно, там давно крепости каменные, а Москве чего? Горит, конечно, часто, но леса вокруг вон сколько, можно все заново поставить… Но Дмитрий задумал не просто Кром ставить, а такую защиту, чтоб и сильный враг даже долгой осадой взять не мог.
Старые бояре посмеивались, мол, молод, оттого и неразумен. Храмы каменные — это да, такие и дед его Иван Данилович ставил, сколько при Калите выстроено!.. И Успенский собор, и Ивана Лествичника, и Спас на Бору, и величавый Архангельский. И быстро строили, Ивана Лествичника, почитай, месяца за три успели возвести. Но даже разумный Иван Данилович Калита Кром дубовыми стенами обнес.
Другие ахали: это сколько же камня нужно, чтобы стеной все соборы обойти! Откуда камень возить станут? Самый ближний — в Мячково, но оно аж за Коломенским… Головами качали: ох, какую ношу взваливает на себя молодой князь! А митрополит куда смотрит? Бояре московские?
И вдруг оказалось, что бояре тоже участвуют в строительстве. Каждому подле его двора наряд определен, часть стены и башня, хозяин двора людей дать должен, лошадей, сани, чтоб камни возить, пригляд опытных мастеров оплатить. И снова бояре ахали: ай да князюшка! На чужом горбу Кремль ставить собирается! Ну, бог даст, поглядим, что из этого выйдет…
Дмитрий и сам рассказывал молодой жене о таких задумках. Горячился, говорил возбужденно, не все и понятно, о чем речь вел. Евдокия видела одно — не сонный Дмитрий, не равнодушный, а что загорается, это неплохо, не остыл бы только посредь пути.
Он и в любви оказался такой же — вспыхивал, точно береста в огне, задыхался от нежности, потом точно срывался с обрыва вниз. И почему-то с первых дней Евдокия стала относиться к мужу так, словно она старше, а не он. Горячий и ласковый Дмитрий всю жизнь был для Евдокии скорее старшим сыном, чем защитником. По-женски мудрая и по-княжески строгая к себе, она сумела всю жизнь быть надеждой и опорой и мужу и детям, которых родилось двенадцать(!). А после смерти мужа еще долго была добрым ангелом-хранителем для старшего сына, ставшего князем в семнадцать лет.