— Наш с тобой. Не помнишь, что ли? Дмитрий Михайлович сосватал твою сестру Анну и увез в свою Волынь.
— Не помню, — помотал головой Дмитрий и тут же помчался на крыльцо разглядывать князя Волынского. Володя поспешил за ним.
Немного погодя Дмитрий внушал брату:
— Во! А говорили, что князь не может быть толстым! Смотри какой…
Дмитрий Михайлович и впрямь был основательным, не зря прозвали Боброком. Когда сидел, так и вовсе похож на большого бобра, русский богатырь, коренастый, надежный… Два дня, пока он пробыл в Москве, мальчишки мотались следом как привязанные и глядели снизу вверх.
Знать бы им, что в сентябре 1380 года именно Дмитрий Михайлович Боброк будет сильной рукой удерживать лошадь Владимира Андреевича, не позволяя Засадному полку раньше времени выехать на поле Куликово, одновременно пытаясь разглядеть в огромном скопище бьющихся людей Дмитрия Ивановича, одетого в латы простого ратника!
Вельяминовы вокруг молодого князя вились роем, правда, с толком, что не умел — тому учили, о чем не знал — сказывали. К кому же обращаться с вопросами, как не к ним?
— Почему дед прозван Калитой? Вообще-то, за кошель, что у пояса для мелочи разной висит. Только у Ивана Даниловича там частенько золотишко звякало. Любил он золотишко-то. Все, что в казну шло, любил. Всем умел угодить — и ордынцам, и боярам, а все больше себе самому. Руки загребущие…
Василий Васильевич сам смутился своих слов, но помотал головой:
— То не я говорю, то на Москве слух такой идет.
Княгиня Александра оторвала взгляд от шитья, усмехнулась:
— Да чего уж там! Правду молвят, если все одно говорят, значит, не врут. Иван Данилович своим скопидомством славился, прижимистостью, а с другой стороны щедростью к ордынским ханам. Столько, слыхивала, к ним возил, что самим вовек не прожить…
Василий Васильевич Вельяминов почему-то взвился, точно это его скопидомом назвали, а не давно покойного князя:
— Для себя, что ль, возил-то?! Для Москвы, для Руси возил. Зато как с Узбеком задружил, так и не бывало на Москве татар набегами. И прижимист был со смыслом. Денежку к денежке собирал, чтоб сыновьям, а потом и внукам оставить. — Довольный собой, Василий Васильевич заключил: — Верно поступал Иван Данилович, никому от того худо не было, всем одна польза.
Княгиня даже смутилась такому отпору:
— Да я разве что говорю? Объяснила только, за что прозвище дано. Вон князя Ивана Красным звали да Милостивым, потому как красив был и добр ко всем.
Василий Васильевич постарался спрятать гримасу, не выдержал, поморщился. Вот то-то и оно, что вся память осталась о красоте да кротости. Другое дело его старший брат Симеон Иванович! Того и Гордым прозвали, потому что всех под свою руку, под свою волю норовил поставить. Хороший продолжатель отцовских стараний был, да рано погиб.
Из таких бесед Дмитрий все больше осознавал, что подражать нужно деду Ивану Калите да дяде Симеону Гордому, что князь на Москве крепким должен быть, не то и самой Москве не бывать. Вот уж этого маленькому князю никак не хотелось! Для себя Дмитрий твердо решил, что станет князем сильным и хитрым одновременно, как дед Иван Данилович.
Мальчик даже не подозревал, как скоро ему придется идти по стопам знаменитого деда.
Будешь великим князем!
По крыльцу, а потом и переходу к палатам вдовой княгини прокатился топот. Это мчалась не разбирая дороги рябая Стешка, отправленная со двора к хозяйке с радостным известием.
Княгиня Александра, услышав переполох, с волнением уставилась на дверь, привычно прижав белые руки к груди.
Стешка влетела в горницу с воплем:
— Приехали!
— Кто?
— Митрополит приехал! Тама… на дворе… спешивается… Вот! — наконец выдохнула счастливая девка и замерла, не зная, что теперь делать. Про нее мигом забыли, не до дурехи.
Княгиня Александра вскочила, горничные девки привычно засуетились, оправляя складки одежды, подкалывая головной плат. Хотя это и не торжественный выход к гостям, но княгине негоже быть растрепой, как вон Стешка. Та, залюбовавшись хозяйкой во всей красе, украдкой вздохнула: дал же бог стать и пригожесть да не дал счастья полной горстью, совсем молодая вдовой осталась…
Сама Александра уже спешила к заднему крыльцу, оттуда слышались взволнованные голоса. На дворе и впрямь суетились люди, и вокруг прибывших вертелся маленький князь. Глаза Дмитрия восхищенно блестели, он уже знал, что митрополиту Алексию удалось бежать из Ольгердова заточения, тайно в ночи скрыться и ускользнуть от преследования. Кулачки мальчика сами собой сжимались в ярости: ну я этому Ольгерду ужо!..
А ведь и впрямь повоюет Дмитрий Иванович с литовским князем Ольгердом, и довольно скоро…
У Алексия худое, точно высохшее лицо, скулы выперли, брови нависли густыми седыми прядями, но глаза блестят — рад, что до дома добрался. Теперь он открыто считал Москву своим домом.
Княгиня Александра подошла под благословение. Алексий перекрестил, руки тоже тонкие, разве что не светятся, длинные пальцы цепко держат посох. Пожалел:
— Знаю о твоей кручине. Все в руках божьих, знать, так суждено было…
Та вздохнула:
— Да я не ропщу, отче. Только вон княжичи маленькими остались. — Тут же всполошилась: — Да что ж я с разговорами?! В баньку с дороги, за трапезу да на перины.
Алексий рассмеялся добрым смехом:
— Да я с давних лет этих перин не ведал, ни к чему и привыкать! И с трапезой не суетись, куска хлеба достаточно. А вот в баньку с великим удовольствием, давненько толком не мылся.
Александра метнулась отдавать распоряжения, хотя все уже и так засуетилось, по двору привычно забегали слуги, за ворота стрелой вылетел Тимоха, посланный к Вельяминовым и Бяконтам с радостной вестью. Сам митрополит обернулся к Дмитрию, все так же завороженно глядевшему на него, но иссохшая от тягот неволи и долгого пути рука легла не на волосы, а на плечо мальчика:
— Ты, я чай, князь теперь? Московский? — Тот кивнул, не в силах вымолвить и слово. — А за ярлыком в Орду не ездили? — Дмитрий снова лишь мотнул головой, не мог же он сам поехать, а бояре этого делать не стали. — Ничего, пока живы, все поправимо. Будешь и великим князем, Дмитрий Иванович.
Дмитрий просто задохнулся от такого обращения, сам митрополит, пред которым Москва и Владимир ниц падали, его по имени-отчеству величает! От избытка чувств прижался к худой, жилистой руке лицом, словно прятал все свои страхи и боль, а получить норовил помощь и защиту.
Так и случилось.
Не к сроку баню топить, но ради такого гостя и в праздник были готовы! Но не успел Алексий отправиться мыться, как во двор примчался сначала Василий Васильевич Вельяминов, а потом и чуть не все Бяконты сразу. Вокруг митрополита засуетились уже родовитые бояре, не только челядь. Но тысяцкий сообразил:
— Ты ступай, отче, в мыленку, мы подождем, небось с дороги устал…
Скупая улыбка тронула узкие старческие губы:
— Не только грязен вельми, но и обовшивел сначала в темнице, а потом и в дороге.
Немного позже они сидели в трапезной за крепкими мужскими разговорами. И даже княгиня Александра на свою половину ушла, а Дмитрия оставили! Митрополит повелел:
— Пусть князь послушает. Ему полезно будет. Я многое повидал, многое узрел. Нет нам подмоги от Литвы, нет поддержки. Ольгерд сам бы Москву под себя взял, если бы Орда позволила. Верно поступал Иван Данилович, когда с ордынскими ханами замирялся, свою голову склонив, иначе не выжить. Ничего!.. Придет и наше время! Придет твое время, князь Дмитрий Иванович, и от Орды освободишься, и Литве в обиду земли отцовские да дедовы не дашь!
Долго судили-рядили, как теперь быть. Алексий согласился:
— Верно сделали, что без меня в Сарай не сунулись, там опасно. Я людей нужных знаю, кому письмо напишу, кому слово верное передам… Помогут. — И усмехнулся: — Если живы, конечно. Но с ханом Бердибеком я тоже дружен был.
Бяконт махнул рукой:
— Да уж и Бердибека к праотцам отправили!
— А кто там ноне?
— Новруз, что ли… Да кто их ведает, у них, сказывают, хуже нашего — что ни день, то новый князь.