Получается, что именитые купцы были приглашены как свидетели, которые могли бы потом поведать о происшедшем, широко распространяя именно московскую, именно русскую оценку похода и битвы.
Но, кажется, Дмитрий Иванович имел в виду не только и даже не столько это. Академик А. А. Шахматов предложил более прозорливое объяснение: «Великий князь взял с собою московских гостей сурожан, быть может, для возможных дипломатических поручений».
Великий князь знал уже, что в армаде Мамая множество иноземцев-наемников и что еще не исключена возможность каких-то переговоров, во время которых сообразительность, сметка бывалых купцов, наконец, их познания в самых разных языках окажутся крайне необходимы.
Купцы дошли до самого Куликова поля и, надо полагать, стояли на нем с оружием в руках. Тому, что это были живые люди во плоти, а не плод фантазии средневекового «романиста», можно найти подтверждение в документах XV века, по которым известно, что в Москве проживали потомки некоторых наших сурожан — купцы Иван Весяков, Дмитрий Саларев, Иван Шихов. Отдаленные потомки Василия Капицы известны и в XX веке.
Сроки похода на Дон. Разногласия источников относительно сроков похода особенно бросаются в глаза. Так, «Летописная повесть» дает всего три хронологические вехи: 20 августа — день выступления из Коломны; «за неделю до Семеня дни», то есть 25 августа — переправа войск через Оку; «за два дни до Рождества святыя Богородица», то есть 5 сентября русская рать вышла к верховьям Дона.
Неизвестным остается день начала похода, хотя его как будто несложно вычислить. Если от Коломны до усть-Лоласни добирались пять дней, то уж никак не меньше должны были идти и от Москвы до Коломны.
Но мы помним, что 18 августа, «на Флора и Лавра» (это число называют все списки «Сказания...»), Дмитрий провел в монастыре у Сергия Радонежского и, следовательно, мог вернуться в Москву лишь на следующий день, 19 августа, причем не в первой его половине; скакать-то надо было около 70 верст.
Вообще «Сказание...» и вторящий ему Никоновский свод дают совсем иной счет событий, нежели «Летописная повесть». Он отчасти приводился в предыдущей главе, но стоит напомнить его:
31 июля — на этот день великий князь московский назначил первоначальный срок сборав Коломне;
15 августа — «всем людем быти на Коломну», по второму, дополнительному, приказу Дмитрия Ивановича, также не осуществленному;
18 августа — встреча с игуменом Сергием;
28 августа — «и прииде князь велики на Коломну в суботу».
Последней дате доверять никак нельзя. Во-первых, потому, что 28-е названо субботой, а в 1380 году на это число на самом деле приходился четверг. Составитель Никоновской летописи, взявший число без проверки из «Сказания...», кажется, и сам не вполне был уверен в его истинности и потому «постеснялся» назвать день выхода ополчения из Москвы, который, по «Сказанию...», приходился на 27 августа (!), «на паметь святого Пимена Отходника». За одни сутки конно-пешее войско, обремененное обозами, никак не могло покрыть расстояние от Москвы до Коломны, составляющее 115 километров. По меньшей мере, для этого понадобилось бы двое, двое с половиной суток. Столь позднюю дату прихода в Коломну нельзя принять и потому, что, как мы помним, Дмитрий знал о намерениях Мамая встретиться с Ягайлом и Олегом у Оки 1 сентября и потому прилагал все усилия, чтобы оказаться на месте предполагаемой встречи «союзников» на несколько дней раньше.
Именно поэтому наиболее достоверной вехой, помогающей преодолеть путаницу в промежуточных сроках похода, становится для нас указание «Летописной повести» о том, что русские полки «начаша возитися за Оку за неделю до Семеня дни», то есть 25 августа.
Итак, если исходить из того, что
18 августа Дмитрий Иванович провел на Маковце у игумена Сергия, то в Москву он возвратился лишь
19 августа и поход мог начаться не раньше утра
20 августа. На третий день,
22 августа, войска прибыли в Коломну. Ранним утром
23 августа состоялось уряжение воевод на Девичьем поле, после чего сразу же вышли в направлении усть-Лопасни и на третий день,
25 августа, достигли места переправы.
26 августа перевозился через Оку Дмитрий со своим двором.
Далее сроки, названные в «Летописной повести» и в «Сказании...», совпадают.
Состав и численность русского войска. По этому вопросу и в источниках, и в позднейшей литературе также накопилось немало разногласящих друг с другом данных. Установить истину тут особенно сложно. Известно, что по разным причинам — уважительным и неуважительным — далеко не все русские княжества и города участвовали в битве. Известно и другое: по прошествии десятилетий и даже веков память о «неучастии» не переставала беспокоить потомков тех, кто почему-либо уклонился от участия в походе и битве. И наоборот, причастность к великому деянию становилась предметом родовой, городской и областнической гордости. Многие родословные книги русских служилых людей выводили своих родоначальников именно из числа витязей Куликова поля; можно сказать, что целая дубрава генеалогических древ выросла из его почвы.
Исследователь древнерусской генеалогической письменности академик С. Б. Веселовский обнаружил сомнительность некоторых из этих родословных; чаемое в них выдавалось за действительное. Что ж, понятно и извинительно это желание «прибавить» тех или иных людей, а то и целые княжеские и городские полки к числу воинов, защищавших честь своей земли 8 сентября 1380 года. В. Н. Татищев в «Истории Российской», невольно поддавшись этому соблазну, ввел в ряды русских ратников суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича и целый новгородский полк.
Но в старинной песне не зря, кажется, пелось: