Значение этих встречных русско-литовских шагов переоценить трудно. Если бы Ягайло стал зятем Дмитрия Донского и принял вместе со всей своей землей православие, единоверный русско-литовский монолит сразу превратился бы в самую значительную единицу тогдашней Восточной Европы. Впрочем, здесь мы невольно прибегаем к истории со знаком «если бы», к истории в сослагательном наклонении.
В том же 1382 году, когда Дмитрий Донской и Ягайло скрепили печатями докончание, умер венгерский король, правитель католической Польши Людовик. Польские магнаты избрали своей королевой дочь Людовика Ядвигу. Еще до этого Ядвига была просватана за бедного австрийского принца Вильгельма. Когда она утвердилась в краковском королевском замке, Вильгельм прибыл в польскую столицу, обвенчался с Ядвигой. Этот брак пришелся не по душе столичным вельможам, которых нищий австрийский принц ни в коей мере не устраивал. Вильгельма выдворили из Кракова, а Ядвигу католическое духовенство подвергло крепкой обработке. Ее настойчиво убеждали, что для блага Польши и Рима будет лучше, если она выйдет замуж за литовца Ягайла и тем самым привлечет в лоно истинной веры целую землю, простирающуюся к востоку от Польши. Ядвига наконец согласилась.
После кое-каких колебаний согласился на такой брак и Ягайло. Женившись на москвичке, он ведь ничего не приобрел бы — ни земли, ни славы, да еще, глядишь, подпал бы под влияние своего тестя. А здесь сразу получит и королевский титул, и целую Польшу под свою власть. Не задумываясь о возможных последствиях поспешности, Ягайло в 1385 году заключил договор с Польшей, известный как Кревская уния. По этой унии Ягайло обязывался креститься в римскую веру, а также обратить в католицизм всех своих подданных.
Уния незамедлительно вызвала взрыв возмущения и в Литве православной, и в Литве языческой. Ягайлу отказались подчиниться старшие Ольгердовичи. Антипольское движение возглавил сын покойного Кейстута великий князь Витовт. В 1386 году в Полоцке был схвачен своим единокровным братом Скригайлом участник Куликовской битвы, пожилой уже князь Андрей Ольгердович. Этот противник Ягайла был посажен «в темной башне», где провел без солнечного света и надежды на освобождение три года. Его все же выпустили, но в 1392 году, пережив ненамного Дмитрия Донского, Андрей Полоцкий пал в битве при Ворскле, где литовцы потерпели поражение от орды хана Тимур-Кутлуя. Тогда же погиб и другой герой Куликова поля, другой Ольгердович — Дмитрий Брянский, он же Трубчевский, от которого, по преданию, пошел род русских князей Трубецких.
Несмотря на неудачу в отношениях с Ягайлом, великий князь московский завещает своим сыновьям всячески крепить добрососедские связи с литовскими князьями, тяготеющими к православию, и старший его сын Василий, заняв отчий престол, женится на дочери великого князя Витовта Софье.
Глава четырнадцатая
СЫНОВЬЯ
I
А пока первенец Дмитрия Ивановича все еще находился в качестве заложника у хана Тохтамыша. Кроме него и тверского княжича Александра, под неусыпным призором ханской стражи в Орде жили нижегородец Василий Кирдяпа и сын Олега Рязанского Родослав. Четыре старших сына четырех великих русских князей. Александр и Василий Кирдяпа были двоюродными братьями, Василий Московский по матери приходился своему тезке-нижегородцу племянником, да и с Александром был в отдаленном родстве. Но не исключено, что заложники даже не имели возможности видеться друг с другом. Тохтамыш поставил заложничество на широкую ногу, сделал его чем-то вроде постоянной статьи дохода — так-то исправнее будут ему русские улусники дань возить.
Первым не выдержал нижегородец, из четверых самый старший. Он бежал привычной речной дорогой, вверх по Волге. Но не повезло Василию Кирдяпе — в пути его перехватил царев посол, возвращавшийся из Междуречья, и снова доставил к Тохтамышу.
На остальных заложников это подействовало удручающе. Московский подросток уже три года прозябал в чужом восточном городе, сиротою при живых матери и отце, и тоска по дому одолевала его.
Наконец на исходе осени 1386 года с помощью некоторых верных людей — летописец обтекаемо называет их «доброхотами» — Василий приготовился к побегу. Волга еще не стала, да и зимник на ней обкатается не сразу, и не убежать ни за что по зимнику: очень уж людно — не дорога, а рыночный ряд. Если и есть надежда попасть на Русь, то лишь обходными путями.
Судя по тому, что Василий через время оказался в Подолии, а затем в Валахии, у молдавского господаря Петра, бежать ему помогли купцы, шедшие с караваном к Черному морю (может, спрятали в каких-нибудь тюках с товарами?). Ясно, что помогали беглецу небескорыстно. Он вряд ли был посвящен во все подробности замысла и его осуществления, но по тому, как к нему относились, как о нем заботились, должен был чувствовать, что в конце концов за всеми этими полузнакомыми и вовсе незнакомыми ему людьми, в той или иной степени обстраивающими его бегство, действует любящая воля отца, незримо, но властно простирающаяся через пространства. Находящийся где-то невообразимо далеко от этих пустынных степных пространств края земли, отец был для него воплощением всесилия почти божественного... В этом образе проступали строгость и острота взгляда, усталый прихмур бровей, глубокая морщина над переносьем, но суровость черт смягчалась нежностью, бьющей как родник из каких-то немеренных заочных глубин.