При такой версии событий становится понятным небольшая численность «эскорта». Это не многочисленная свита посла, представлявшего самого хана, а всего лишь охрана ханского гонца. Зная о том, каким опасностям подвергаются русские князья, путешествующие по степям в это тревожное время, Иван Белозерец попросил хана выделить ему отряд сопровождения. И в этом порученцу не было отказано.
Все эти новшества в русско-ордынских отношениях привлекли пристальное внимание летописца. В своем сообщении, краткости которого могли бы позавидовать и древние спартанцы, он сумел не только назвать факт, но и одним легким штрихом дать ему эмоциональную оценку. Этот штрих — численность эскорта. Столь малая численность сопровождения свидетельствует о низком статусе того, кого оно сопровождает. Но не только.
Числа в летописи и вообще в духовном пространстве средневековой Руси имели символическое значение (173, 30). Число «тридцать» в христианском сознании однозначно ассоциируется с образом Иуды, предавшего Христа за тридцать сребреников. С точки зрения Москвы, князь Иван Белозерец, принесший ярлык незаконному претенденту на верховную власть Дмитрию Суздальскому, — предатель Руси, новый Иуда, виновник новой усобицы между русскими князьями.
Война продолжается
Получив ярлык от хана Мурата, Дмитрий Суздальский немедля перебрался из своего удела во Владимир. Однако московское правительство, имея за спиной такую силу, как Мамаева Орда, действовало смело и напористо. Сценарий этой войны был очень похож на предыдущий. Московские войска двинулись из Переяславля на Владимир. Дмитрий Суздальский отступил из Владимира обратно в Суздаль. Москвичи пошли за ним и туда. Простояв несколько дней близ города, они убедили Дмитрия Суздальского отказаться от великого княжения Владимирского в пользу своего московского тезки.
Вернув себе великое княжение Владимирское, Дмитрий Московский отменил те пожалования, которые успел сделать в качестве великого князя Дмитрий Суздальский, и расправился с его сторонниками. Галицкий (Галича Костромского. — Н. Б.) князь Дмитрий Борисович потерял свой стол (201, 246). Та же кара настигла и ростовского князя Константина Васильевича. Дмитрий Суздальский уже ничем не мог помочь своим приверженцам. Вероятно, он жаловался сарайскому хану Мурату. Но и тот не мог помочь своему вассалу.
Успехи Москвы получили неожиданное подкрепление новостями из Орды. Зимой 1363/64 года хан Мурат скончался. «Он не погиб в бою, а был зарезан собственным бекляри-беком Ильясом, сыном покойного Могул-Буги, который, видимо, разочаровался в своем повелителе» (266, 128). С кончиной Мурата Дмитрий Суздальский терял своего покровителя в Сарае.
И сказал брат брату…
«И сказал брат брату: се мое, а се мое же…» Эта знаменитая фраза из «Слова о полку Игореве» может служить ключом ко всей военно-политической истории Руси удельного периода. Алчность и тщеславие, тщеславие и алчность… Сколько сил было потрачено, сколько бедствий и страданий пришлось перенести народу из-за этих вечных соблазнов «власть имущих»…
Подводя итоги московско-суздальской войны 1362–1365 годов, историк должен отметить несколько важных моментов.
Во-первых, весьма примечательно, что оба враждующих семейства сохраняют полную лояльность Орде и вступают на великое княжение Владимирское, только заручившись ханским ярлыком. Образ «вольного царя» еще сохраняет свою магическую власть.
Возникновение новой политической ситуации в степях (легитимный правитель сарайский хан — его мятежные вассалы, областные «князья») не изменило верности русских князей правителю в Сарае. Однако по мере усиления правителя западной части улуса Джучи хана Абдаллаха и ослабления престижа правящего хана в Сарае московская политика отходит от своих традиционных установок. Интересы южной торговли (а может быть, и здравый смысл, ясное понимание соотношения сил в степях) заставляют московское боярское правительство занять прагматическую позицию и признать верховную власть сильнейшего из областных «князей» Мамая, правившего от лица номинального правителя хана Абдаллаха.