Гулиа по-прежнему преподавал все в тех же учебных заведениях. По-прежнему проверял тетради, а после писал историю Абхазии. В учительской семинарии был организован литературный кружок. Многие члены его писали стихи. Гулиа внимательно приглядывался к каждому из молодых поэтов. Готовились к выпуску рукописного литературного журнала. Поэт возлагал на это начинание большие надежды. И не ошибся: журнал превзошел все ожидания. В 1920 году Гулиа писал: «Оглядываюсь вокруг — и вижу, что окончившие Сухумскую семинарию и реальное училище с душою работают в нашей газете. Даст бог, абхазский язык теперь уж не пропадет, к этому я и стремился. Труды мои не пропали даром».
Жить становилось все труднее. Наша семья пообносилась. И не только наша, разумеется. Елене Андреевне стоило неимоверных трудов прикрывать латаной одеждой наши бренные тела. Были пущены в ход остатки приданого, которые могли соблазнить ростовщиков: серебряная сахарница, золотая цепь от часов, кольца, массивный мамин браслет. Дошла очередь и до уникальных географических карт размерами с комнатную стену. Однако кому нужны были карты? Только после долгих поисков нашелся географ-любитель из села Найдорф (под Сухумом). За десяток карт он давал нам по кружке молока в течение двух месяцев.
Я наблюдал, как из гостиницы «Сан-Ремо» (нынешняя «Рица») матросы выводили Ефрема Эшба. Меньшевики пытались арестовать его. Но подоспели революционные моряки и вызволили своего боевого товарища. Матросы окружали Эшба двойным рядом шпалер. На нем была белая абхазская рубашка с шелковыми застежками и папаха. Представляю себе, как свободно вздохнул он, ступив на борт корабля, который, если не ошибаюсь, назывался «Дакия».
Вскоре произошел такой случай: абхазский князь Эмхаа застрелил матроса. Князь пытался скрыться, но был схвачен крестьянами и передан морякам. На корабле он застрелил еще одного матроса.
— И его бросили в топку, — говорили богатые горожане.
Этот случай описан в рассказе грузинского писателя Лео Киачели под названием «Крейсер «Шмидт».
Словом, разгоралась борьба не на жизнь, а на смерть. Меньшевистские войска двигались в сторону Сочи. На рейде частенько появлялись английские и итальянские корабли, недвусмысленно поддерживавшие меньшевиков.
В девятнадцатом году произошло знаменательное для абхазской культуры событие: родилась первая абхазская газета, названная «Апсны», то есть «Абхазия». Хухут Бгажба пишет: «Д. Гулиа организует выпуск первой абхазской газеты — «Апсны»…»
Отец принес домой свежий номер газеты, отпечатанный на оберточной бумаге. Расцеловал нас, поздравил, словно в праздник, и дал каждому из нас подержать его в руках.
— Ну, берегитесь! — погрозил он кому-то кулаком. — Теперь есть у нас даже своя газета.
Мать раздобыла где-то бутылку вина, и за обедом ее распили. Отец все читал и перечитывал газету. Ему словно не верилось, что в руках у него и в самом деле абхазская газета.
Гулиа так характеризовал «Апсны»: «Газета эта, можно сказать, была по преимуществу литературной, где помещали молодые поэты свои произведения: стихи, рассказы, пьесы и др. Такой характер ей был придан для того, чтобы она не сделалась орудием меньшевиков… Если в газете попадались статьи политического характера, то эти статьи отражали идеи большевиков».
И как могло быть иначе? Что принесли меньшевики Абхазии? Социальную справедливость? Нет, ведь по-прежнему бесчинствовали князья, дворяне и торговцы. Может быть, сытую жизнь? Напротив, люди голодали и бедствовали, как никогда. Может быть, они способствовали развитию национальной культуры? Совсем напротив: они оскверняли ее как могли. В горской школе, которая для Гулиа и многочисленных его сверстников казалась святыней, стоял эскадрон, и классы были превращены в конюшни. Об этом с негодованием писал Дмитрий Гулиа. Меньшевики наносили удар за ударом по всем мыслимым направлениям и отвращали от себя последних заблудших овечек, если такие еще имелись. «Отчего накинула облачную шаль? Что ты плачешь, родина, и о чем печаль?» — горестно вопрошал Гулиа.
Так звучат эти слова по-абхазски.
А в другом месте поэт восклицал: «Молюсь я богу за тебя. Услышит ли он сердца крик?»
Гулиа писал в газете «Апсны»: «Если хотим идти вперед и добиться свободы, прежде всего должны поставить школьное дело… А ну, пусть кто-нибудь скажет, что необразованная нация имеет свободу и самостоятельность! Никогда!..»
Так что же сталось с абхазскими школами? Дмитрий Гулиа в одном из номеров «Апсны» перечислил беды: в одной сельской школе нет «потолка, рамы без стекол, нет дров, нет сторожа»; в другой — «со всех сторон дуют сквозняки»; в третьей — «детей обучают в частном доме, мебели нет никакой, некоторые дети усаживаются на днища деревяных тазов»; в четвертой — «на абхазском, грузинском и русском» занимаются в одно и то же время разом; в пятой — «пока нет учебы» и так далее. Обрушивался Гулиа и на нерадивых учителей. Ему не раз приходилось доказывать такую, например, истину: «…учитель должен находиться в школе, и обучать детей, и устраивать школьные дела…»
Не жалеет Гулиа «огня» и против тех, кто лишен патриотического чувства, кому вино дороже родного языка. Он исхлестывает в стихах, статьях и заметках болтунов и неучей, которым, дескать, тесны рамки абхазского языка. В одном из сатирических стихотворений, написанных в 1919 году, Гулиа обличает безродного шалопая, который «за деньги — хоть пахать будет», который «абхазец… и здесь воспитан, но слов абхазских… не знает — так уж горд!» Гулиа всеми силами пытается привить любовь к родному языку. Он настойчиво доказывает, что абхазский язык не беднее других. Он требует, чтобы родители обучали детей в школе, чтобы ребенка не обделяли грамотой. Он призывает набираться знаний, ничего не жалеть ради этого великого дела. Гулиа писал: «Мы, абхазцы, имеем много недостатков, но главный заключается в следующем: мало у нас терпения, мало работаем упорно, с душой». Призывая больше и чаще писать в свою газету, он восклицает: «…если вы так быстро устали, если вы больше ничего не скажете, больше не напишете, — кто же тогда напишет, кто скажет?!»
В заметке «Образование и ремесло» Гулиа рекомендовал, учась грамоте, непременно овладевать каким-нибудь ремеслом. Стараясь быть лучше понятым, он ссылается даже на евангелие. Он пишет: «…все знали ремесла… И Христос знал… Апостол Лука, писавший евангелие, знал малярное дело». Человек без грамоты и ремесла, увещевал Гулиа, растет «для воровства, для разбоя».
Итак, война неграмотности, война безделью! «Дело полезное творите для нашей страны, не откладывайте, будьте готовы всегда!» («Вперед»). Трудно выбрать более честную и ясную программу действий. В каждой строке, написанной в ту пору рукою Гулиа, звучит этот призыв, этот неустанный зов народного пророка, указующего единственно верный путь. Гулиа сотни раз повторяет это, как бы опасаясь, что его не услышат. Время было трудное, перспектива открывалась только для самых дальновидных. Вместе с Омаром Хайямом в пору было вопросить: «Что там, за хрупкой занавеской тьмы?» Требовалось огромное гражданское мужество, чтобы идти вперед, к намеченной цели. Прав был Николай Стрелецкий, когда много лет спустя писал: «Сквозь большую муку и тоску ты сюда пронес свой смелый почерк, песенночеканную строку».