– Нет, – ответил везирь. – Но если станет господарем – будут.
– Дети?
– Две дочери и четыре сына.
– Старший сын останется заложником.
3
Под блеклым осенним солнцем сверкнул Дунай, и всадники господарской свиты испустили мощный радостный клич. Зазвенели трубы. Между двумя турецкими бунчуками поднялось молдавское знамя.
Услышав зов трубы, Кантемир, ехавший верхом рядом с каретой, отодвинул занавеску:
– Доброе утро, госпожа моя! Доброе утро, дети! Приехали!
Касандра открыла большие глаза, и лицо ее, похожее на лик богородицы византийского письма, просветлело.
– Доброе утро, господин мой!
Дети спали. Все, кроме старшего сына.
– Доброе утро, отец, – сказал мальчик. Голос его дрогнул, губы искривились.
Кантемир яростно пришпорил коня и поскакал к реке.
Он мчался мимо слуг, мимо капуши-баши – сановника, облеченного властью возводить на престол и низлагать господарей молдавских, мимо чиновников и стражников, сопровождавших капуши-баши. Остались позади трубачи и барабанщики, бунчуки и турецкие знамена с полумесяцем и молдавское знамя в руках знаменосца капитана Дана Декусарэ.
Все ближе Дунай. Там, за Дунаем, – Молдавия.
Господарь окинул родную землю взглядом, полным любви и нетерпения. Оглянулся. Его свита следовала за ним.
А когда снова посмотрел вперед, реки уже не увидел. Там клубилась густая туча пыли. Она становилась все выше, все плотнее, все ближе, и все явственнее слышался топот копыт. Прямо на Кантемира летел табун, стремительно приближаясь. Конь под Кантемиром, испугавшись, взвился на дыбы и чуть не сбросил седока. Потом потянулись стада коров и быков. За ними – арбы, груженные солью, телеги с зерном и бочками и, наконец, повозки, на которых сидели плачущие девушки, угоняемые в неволю.
Кантемир двигался в облаках пыли, словно призрак. Кто-то из его свиты вел под уздцы его коня, еще кто-то защищал его копьем от бегущих навстречу лошадей и коров.
– А нам остались еще в Молдавии цветочки? Или все уже сорваны? – спросил чауш из господарской охраны стражника, сопровождающего повозки с девушками.
– Пока до Молдавии доберешься, там другие подрастут! – засмеялся стражник.
Пыль постепенно оседала. Наконец речная гладь снова засверкала под лучами солнца.
Конь Кантемира ступил в воду и остановился: пароме того берега едва достиг середины реки. Всадники спешивались, разминали затекшие ноги, поили коней. Из подъехавшей кареты вышла Касандра с дочерьми и сыновьями.
Длинноволосые обнаженные каторжники, крутившие ворот парома, увидев Касандру, вздернули растрепанные бороды.
– Глянь-ка, какие расфуфыренные возвращаются наши боярыни из Царьграда! – засмеялся один из них.
Другой сплюнул:
– А задается, словно арабская кобылица! Чтобы их в аду евнухи объезжали!
Касандра даже не вздрогнула, бровью не повела, проходя мимо закованных в цепи каторжан. И Кантемир, казалось, пропустил их слова мимо ушей. Зато капитан Декусарэ взорвался.
– Эй, надсмотрщик! – крикнул он мужику, лежащему на траве возле ворота. – Если ты не заткнешь им глотки кулаком, я заткну твою вот этой булавой!
Надсмотрщик не спеша поднялся, взял с земли длинный кнут.
– И побыстрее тяни паром к берегу, – продолжал Декусарэ. – Не будет же его величество ночевать здесь!
Каторжане зазвенели цепями. Ворот остановился.
– Вот оно что! Его величество господарь! – поклонились они с притворным восхищением. – Мэй-мэй-мэй!
– Не успел один на трон залезть, а другой уже его спихивает!
– Добро пожаловать, ваше господарское величество!
– И сколько ты заплатил за свой престол?
– Господари меняются – дураки радуются!..
Кнут надсмотрщика со свистом опустился на костлявые спины каторжан. Ворот снова начал вращаться.
Кантемир обнял старшего сына, помог ему взобраться на коня. На турецкий манер поклонился Раису-эфенди. Раис-эфенди ответил таким же поклоном.
– Будь спокоен, Кантемир-бей, – сказал он. – Твой сын – мой сын.
Касандра с трудом сдерживала слезы. Мальчик тоже крепился изо всех сил, но тщетно: лицо его перекосилось. Хлестнув коня, он ускакал. В сопровождении нескольких чаушей последовал за ним Раис-эфенди.
Паром достиг берега и остановился. Капитан Декусарэ взглянул на него и увидел там карету. Удивленно присвистнул: карета была без лошадей. Кучер, худой и длинный цыган, слез с козел и, ухватившись за дышло, пытался сдвинуть карету с места. Но старался напрасно, дело это явно было ему не по силам.
И тут в окошке кареты дрогнула занавеска. Из темноты показались сердитые нетерпеливые глаза. Глаза были девичьи и очень красивые. Дан Декусарэ шагнул на паром.
– И далеко вы хотите уехать на этой кляче, боярышня? – кивнул он на кучера.
Гневный взгляд пронзил капитана. Дверцы со стуком распахнулись. Девушка ловко, по-мальчишески спрыгнула с подножки, но запуталась в подоле длинного платья и упала бы в воду, если б не уперлась руками в грудь капитана. Декусарэ обнял ее за талию.
– На одной лошади, боярышня, далеко не уедете. Запрягите и меня!
Девушка юлой вывернулась из его объятий и, подбежав к кучеру, тоже схватилась за дышло… – А пташка-то с норовом! – засмеялся капитан.
Он поплевал на ладони и впрягся в карету. Случайно, вместе с дышлом, рука его прихватила руку девушки, а щека – тоже, конечно, случайно – коснулась ее округлой щечки. Девушка резко повернулась, ударила его кулачком по руке, затем по щеке – и вдруг разрыдалась.
Капитан взглянул на растерявшегося кучера. Цыган вздохнул, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал, показав глазами на берег, где свита уже готовилась к погрузке.
Когда карету наконец выкатили с парома на берег, господарь спросил капитана:. – Кто эта девушка и почему она плачет?
Декусарэ пожал плечами:
– Не знаю, господарь.
Услышав это, девушка подняла заплаканное лицо, кулаком вытерла слезы и сказала:
– Я – дочь ворника Йордаки Русета.
– А почему ты плачешь?
– Потому что дни моего отца сочтены. Он осужден.
– Кем?
– Господарем Маврокордатом.
– И куда ты держишь путь?
– В Константинополь.
– Искать справедливости?
– Да.
– Без лошадей?
– Лошадей у меня турки отобрали. Но ничего – куплю других.
Господарь беззвучно рассмеялся. Обнял девушку за плечи и подвел к Касандре. Затем обернулся к капитану Декусарэ и шепнул:
– Ветром скачи во дворец и освободи Йордаки Русета.
Орешники тихо роняли листья. Пауки тянули серебряные нити от деревьев к крепостной стене, от стены – к стволам и колесам пушек.
На стенах не было видно стражи: наемники собрались на выложенной терракотовыми плитами крыше главной башни. Капитаны Иоган Петер и Карло Касола играли и кегли. Во время правления Маврокордата при господарском дворе, как и в других западных странах, эта игра была в моде. Правда, с одним отличием: вместо кеглей здесь использовались пустые кувшины из-под вина, а вместо шаров – пушечные ядра.
Черепки разбитых кувшинов хрустели под ботфортами офицеров. Солдат сметал их в кучу. Другой принес вместо разбитых кувшинов целые, полные вина.
– Это последние, сударь.
– Постарайся стащить еще, – приказал Иоган Петер, поднимая ядро и взвешивая его в руке.
Солдат почесал затылок.
– Бабы сказали: еще раз поймают меня на кухне – ноги повыдергают!..
Все расхохотались.
Карло Касола опустошил кувшин и поставил его рядом с другими. Иоган Петер присел на корточки и стал целиться.
И тут открылись, пропуская всадника, крепостные ворота.
– Посмотрите-ка, кто это там? – крикнул Петер и запустил ядро. Оно стремительно покатилось по терракотовым плитам, опрокинуло один кувшин, другой. Когда ядро разнесло в черепки и третий кувшин, Карло Касола воскликнул – безо всякого, впрочем, энтузиазма: