А вечером взводный удивил нас:
— Летчик с черного «мессера» остался жив! Немного поджарился, но ничего… дышит…
Оказывается, кто-то перегородил просеку телефонными проводами и кусками троса. Все это попало в винт, намоталось на него клубком, и самолет врезался в землю.
— Просто и здорово! — сказал взводный. — Вот вам и русский Иван! Надо же догадаться перегородить просеку!
— Видать, башковитый мужик сделал, — важно изрек Галкин. — У меня бы котелок не сварил… Не-е! Не смекнул бы…
Все засмеялись. Стали гадать, в каком батальоне или роте обнаружится этот «башковитый мужик».
Но прошло больше суток, а так и не удалось узнать, кто подстроил эту хитроумную ловушку. Опрашивали всех повзводно, поротно. Бойцы только плечами пожимали, посмеивались. Правда, во втором батальоне один артиллерист-азербайджанец заявил, что якобы несколько дней назад видел на просеке вроде бы связиста с мотками проводов. Но было далеко, темновато, и он не разглядел его. «Вчера ходил, — с философской мудростью заметил азербайджанец, — сегодня аллах прибрал. На том свете искать надо…» Его мрачная шутка была не без основания: много свежих могильных холмов выросло за это время у деревенского погоста… Не такое было время, чтобы долго загадками заниматься.
Следующим вечером взводный пришел в нашу землянку. Он был рассеян и отвечал невпопад. Мы знали, что у него остались в Ленинграде тяжело больная мать и сестренка-школьница. Пытаясь скрыть тревогу, он глухо произнес:
— Обложили Ленинград, как стервятники… К Москве рвутся, дьяволы!
— А не хватит ли пятиться? — буркнул Корзунов. — Что мы — раки? Пора и по мозгам дать гадам.
— Дадут, дадут, Корзунов, — рассеянно говорил взводный и неожиданно спросил: — А где же ваш фронтовой соловей, Митька, что ли?
Корзунов затянулся махорочным дымом с такой силой, что на конце самокрутки что-то затрещало и посыпались искры.
— А кто его знает… Может, в живых нет… Долго ли!
— А где Галкин? — снова спросил взводный.
Галкина не было. Все качали оглядываться.
Взводный заиграл желваками и хотел что-то сказать, но тут дверь отворилась, и сам Галкин чуть не кубарем вкатился к нам. Он еле отдышался, одернул мешком обвисшую шинель и заворковал эдаким елейным голоском:
— Ах, ты, господи! Виноват то… товарищ лейтенант… Черт попутал малость…
— Галкин, — сверкнул удивительно светлыми глазами взводный, — говорите короче, без этих… без эмоций…
Галкин набил старую, обгрызенную трубку-носогрейку зеленовато-бурой махрой — «горлодером». Его корявые, сучковатые от старости пальцы заметно дрожали.
— Вот так история! — начал он. — Только я того, значит, зашел за развалины, гляжу — рукавицы… Положены так это аккуратненько, по-хозяйски! Ну, думаю, дело не чисто… Откуда бы им тут взяться?! И вдруг, господи-исусе, кто-то так жалобно застонал из-под земли!.. Аж мурашки побегли… Живых-то я не боюсь, не-е! А вот покойничков, того, не очень-то… И признаться, малость струхнул — спину показал…
Сизый махорочный дым стоял столбом, ел глаза, першил в горле, но никто не торопился выходить из землянки. Всех нас рассмешила очередная «история» Галкина.
— Не козел ли оказался? — заметил с подковыркой Корзунов. — Случается…
— Не-е! — замахал руками Галкин. — Митька это! Сразу смекнул… Известное дело! Халюган первостатейный! Присосался, паразит… кто ж останется здесь, под носом у германцев?! Две-три хворые бабы, выживший из ума дед да этот шалый Митька — вот и вся деревня!
Галкин как-то лихо, одним ударом ладони выколотил трубку и добавил:
— Выследил я все же нору твоего свистуна, товарищ сержант… И кое-что разведал… Копает он тихой сапой картошку на заброшенных огородах у самой нейтралки да в Колпино сплавляет какой-то Савельевой, что ли? И все — шито-крыто! Ох и ловок! Но и я, брат, тертый калач!
Взводный поморщился и сказал:
— А не пора ли, Корзунов, и в самом деле кончать с этим Митькой? Нашли себе приятеля…
— Да какой он мне приятель! — огрызнулся Корэунов и зло покосился на Галкина. — В сыны годится… Раза два супешника отлил да хлеба кусок дал… Не волк же я… А про остальное — все брехня! «Калач тертый…»
Взводный помолчал, а потом, сощурившись, сказал:
— Завтра же отправлю вашего соловья отсюда… Здесь не детский сад.
Корзунов ухмыльнулся и заметил:
— Уже отправляли… Возили в Колпино, в Ленинград и даже до Ладоги довезли…
— Ну и в чем дело?