Время от времени позевывая, он рассказал, как «заарканил бешеного».
Митя сделал то, что не всякий взрослый смог бы. Он один, ночью, под носом у немцев, сумел взобраться незамеченным на высокие деревья, втащить туда концы телефонного провода и накрепко прикрутить их к толстым веткам. Но чтобы перегородить довольно широкую просеку, надо было закрепить провода и на противоположных деревьях. Этого сделать Митя не успел — одной ночи не хватило.
Он боялся, что обыкновенные телефонные провода ничего не сделают «мессершмитту» и для надежности кое-где присоединил к проводам стальные куски тросов. Тросы были хоть и тонкие, но старые, с заусенцами. Митя изранил себе руки, они кровоточили и болели. Не следующую ночь он уже не смог влезть на дерево и отлеживался дома, если можно назвать «домом» полузатопленный подвал под грудой камней и обожженных бревен.
Но Митя был упорен. Он обмотал руки тряпками, с трудом натянул брезентовые рукавицы и вечером снова собрался к просеке. А немцы, будто почуяв что-то, начали с ожесточением бить по деревне из тяжелых минометов. К просеке нельзя было добраться.
Удалось Мите закончить свою рискованную и тяжелую работу только на четвертую ночь.
— Вот вам и Митька! — восхищенно произнес Корзунов. — Не смотри, что увалень да тихоня, — голова варит!
Но Митя уже спал. Он положил голову на перевязанные бинтами руки и потихоньку посапывал носом. Тень от его кудлатой головы причудливо чернела на белой простыне, а один вихор уперся в порожнюю банку из-под свиной тушенки.
…Утром командир взвода разбудил Корзунова и меня, взводный устало улыбнулся и шепотом сказал:
— Дмитрия Петровича приведите в надлежащий вид. Завтра отвезут его на аэродром. Пацанам воевать нечего, успеют…
— А я никуда не поеду! — неожиданно сказал Митя, будто и не спал. — Вот еще придумали!
Он быстро натянул огромные, негнущиеся кирзовое сапоги, перекинул через плечо противогазную сумку, из которой торчала буханка хлеба, и направился к выходу.
— Я еще за своего батьку не разделался! — мрачно произнес он. — Мне никак нельзя отсюда…
Митю уговаривали долго. Он был непоколебим и только упрямо мотал головой.
— Сказал нет — значит, все! Точка!
— Ну вот что, Дмитрий Петрович, — нахмурившись, сказал взводный. — Ты это брось! Нельзя тебе здесь оставаться, смерть кругом…
Митя хмыкнул и с ехидцей заметил:
— Медаль нацепили, а самого в тыл, к бабам! Да?
Взводный положил руку на плечо Мите и очень тихо произнес:
— Ты ведь мужчина, Митя! Настоящий солдат! А солдаты приказы не обсуждают…
— Ну ладно, — согласился Митя. — Раз положено, поеду. Слушаюсь, что ли? Когда ехать-то?
Взводный потрепал Митю за чуб и сказал:
— В шестнадцать часов ноль-ноль минут быть здесь. Отсюда доставят тебя на броневике прямо на аэродром, как генерала… Пиши нам, Дмитрий Петрович… Не забывай…
— Не забуду… — потупившись, ответил Митя. — Напишу. А то кому ж еще? Больше некому…
На ВПУ все чаще стали прибывать офицеры из дивизии, штаба армии. А один раз приезжал из штаба фронта старенький генерал, специалист по военным сооружениям. Он долго ходил по всем блиндажам, деликатно покашливал в сухой кулачок, что-то записывал, высчитывал.
После генерала гостей зачастило еще больше.
А в тот день, когда собирались отправлять в тыл Митьку, на ВПУ прибыл подполковник-связист из штаба фронта. Прикатил он средь бела дня на черной «эмке», на дверцах которой кое-где проступала старая краска и виднелись белые шашечки такси. От подполковника за версту несло «шипром». Бойцы не сводили глаз с его бесчисленных ремней и вызывающе блестевших сапог; в них было что-то волнующе мирное, отчего страшно щемило на сердце.
Подполковник поправил портупею и спросил:
— Ну-с, так где ваш главковерх, лейтенант Мещерин?
— Вы бы лучше спустились в блиндаж, — вместо ответа предложил Корзунов. — Немцы рядом… Вон за тем виадуком… Иногда стреляют… и попадают…
— Неужто? — притворно удивился подполковник. — А я, представьте, не знал…
Из хода сообщения с трудом выбрался взводный. Лицо его было перепачкано в глине, а на левом рукаве шинели торчал клок серого сукна.
— Какого еще дьявола принесло сюда! — крикнул он, не заметив подполковника. — Галкин, Корэунов! Черт возьми! Кто приперся на этом лакированном сундуке? Где шофер?
Подполковник заметно покраснел, но овладел собой и спокойно сказал:
— Лейтенант, вы всегда так гостеприимны?..
Взводный небрежно приложил руку к испачканной в ржавчине и грязи пилотке и не очень-то приветливо ответил: