Но стоило лечь, как звук появился снова.
Глупо выглядывать, он понял: ничего не увидит.
Пересилил себя и подошел к окну. От снеговика во дворе осталась бесформенная куча. Девочка в чёрной куртке и белой шапочке с маху рубила лопатой его рыхлые останки. Она резко обернулась и, наверное, заметила Митяя. Ему показалось, что она закричала от страха. Он резко закрыл лицо рукой.
Тишина. И во дворе уже никого.
Скомандовал себе: спать! Накрыл голову подушкой и провалился в пустоту.
С тех пор, как помнил себя, ему снился этот сон…
Просто — город. Серые улицы, пустые дома, где вместо стекол — зеркала. И в каждом он видел своё лицо. Принимался бить окна, они осыпались бесшумно, но стоило обернуться — блестели нетронутыми сияющими оскалами. И не было улице конца…
Проснулся от стука в дверь. Заглянул «отец»:
— Дмитрий, спускайся завтракать.
Двенадцать ступенек, и на каждой ноге — по гире. Внизу — шум, гам, звон посуды.
Смех взлетел и оборвался.
Георгий приобнял Митяя за плечи.
— Ребята, знакомьтесь. Дима будет жить с нами.
Митяй стоял перед теми, кто на время станет его семьёй. И первым встретил взгляд девочки, что ночью рубила снеговика: выдаст или нет? Он чуть заметно кивнул: будь спокойна, всё нормально.
Девочка оказалась симпатичной. Медно-рыжие волосы, заплетённые в тугие косички, неровная чёлка над тёмными бровями. И что-то неуловимо знакомое было в её лице… Георгий сказал:
— Маша. А это — Борис.
Именно такими Митяй представлял индейцев: жёсткие чёрные волосы, прямой нос, красноватая, цвета жжёной глины, кожа. Слева от Бориса сидела девочка-кукла. Локоны, голубые глаза. И губы, будто прорисованные на светлом фарфоре. Она улыбнулась, и Митяй подумал: фея, эльф. Таких не бывает. Девочка протянула руку:
— Я — Лина.
Митяй обошёл стол, пожал руку и увидел, что Лина сидит в инвалидном кресле, и ноги прикрыты пледом.
С лестницы сбежал мальчик:
— А я Ваня. Привет!
На вид лет десять. Обычный пацан. Хохолок светлых волос топорщился на затылке, в глазах — смешинка.
Последними знакомились близнецы. Они сказали вместе:
— Толя, Эля.
И одновременно скорчили одинаково уморительные рожи. Различить их невозможно. Даже длина волос и прически — один в один.
Митяй сел за стол, пил чай и молчал. В голове крутилось: «Директор сказал — уроды. Не просто же так. Ну ладно, Лина — инвалид, странный на вид Борис. Но на „семейку Адамс“ вовсе не похоже».
Георгий нарушил молчание:
— Ночью опять сломали снеговика. Уже в третий раз. Кому он мешает? И не лень через забор к нам лазить? Следы из-за дома идут, с той стороны, я посмотрел.
Снова полыхнули глаза Маши, но Митяй спокойно встретил её взгляд. Близнецы залопотали:
— Да ладно! Снега полно, мы снова построим. Подумаешь, проблема!
Георгий крутил стакан с чаем, как будто мёрзли руки.
— Не нравится мне это. Надо подежурить. А у меня опять ночная смена. Дмитрий, сможешь? Ты у нас теперь за старшего.
Митяй пожал плечами, что означало: ну, если надо… На Машу он уже не смотрел. Его внимание привлёк огромный попугай-ара, который, нахохлившись, неподвижно сидел в углу. Вдруг тот переступил с ноги на ногу, встрепенулся и издал звук, точно повторяющий звонок велосипеда. Динь-динь-трень…
Митяй увидел, как побелели пальцы у Вани. Казалось, еще чуть, и он раздавит кружку. Низко опустила голову Лина. Бронзовая кожа Бориса будто подёрнулась пеплом. И только близнецы по-прежнему весело переглядывались и громко грызли сухари.
Георгий повернулся к попугаю:
— Ёська, подлец ты этакий, иди давай, знакомься с Димой.
Попугай Иосиф не двинулся с места, но так приподнял крыло и опустил хохлатую голову, будто представлялся на приёме короля. Только что лапу не отставил в сторону.
Все дружно захохотали, и Митяю показалось, что ему привиделась прошлая минута. Иосиф, довольный произведённым эффектом, гордо удалился в коридор.
Завтрак закончился. Георгий подошел к Митяю:
— Проводить тебя до школы?
— Нет. Я сам.
Он знал, что сегодня будет драка. Как всегда. В первый день обычно давали кличку-погоняло. К слабакам она клеилась намертво. С Митяем — без особых фантазий: Клеймёный да Меченый. Один только раз припечатали нечто новое: Чернобыль. Но после драки он везде оставался Митяем. И больше никем.
Если бы он попал в простой детский дом, то кто-нибудь из проходивших мимо ребят, непременно бросил мимоходом:
— Ссышь?
А он бы ответил:
— Да пошёл ты…
Здесь так не скажет никто. Они все — другие. И опять застучали молоточки: