Дмитрий Ильич и Антон не скоро добрались до Лефортова, в окруженный деревьями одноэтажный барак. Здесь в одной из квартир занимались члены кружка — рабочие завода «Гужон».
Гостя встретили радушно, помогли снять полушубок, усадили за самовар. Слово за слово началась беседа. Дмитрий Ильич расспросил о заработках, о размере штрафов, об условиях жизни рабочих. По репликам, по вопросам он понял, что ключ к задушевному, откровенному разговору найден. Он не скрывал трудностей, с которыми встретятся рабочие, когда вступят в открытую борьбу с самодержавием. «Чтобы быть ясным, оратор должен быть откровенным» — слова профессора Ключевского он помнил крепко. И еще он помнил напутствие брата: «Рабочему нужно говорить всю правду».
Беседа продолжалась до позднего вечера. Дважды ее пришлось прервать по сигналу часового, и тогда на столе появлялась водка и соленые огурцы. Но тревога оказывалась напрасной.
Еще дважды в течение месяца Антон сопровождал Дмитрия Ильича, но уже по другому адресу. Опасность была велика — этому району городской бедноты охранка уделяла особое внимание. Именно здесь, как считал сам начальник московской охранки Зубатов, находится штаб «Рабочего союза». Но где именно? Десятки сыщиков под видом торговцев, дворников, нищих, монахов, портных рыскали на Абельмановской и Рогожской заставах, в Лефортове — всюду, где ютился рабочий люд заводов и фабрик.
Каждый раз, отправляясь на занятия, Дмитрий Ильич не мог не думать о матери. Он понимал: попадись он сейчас, мать, наверное, не сможет перенести нового удара. Ведь Володя еще в тюрьме. Все старания матери оказались напрасными. Эти мысли последнее время преследовали Дмитрия Ильича, и он не выдержал, обратился за советом к Марку Тимофеевичу как к старшему в семье. Мария Александровна и Анна Ильинична находились в Петербурге, старались хоть как-то облегчить участь Владимира Ильича. Марк Тимофеевич сказал: «Поезжай и ты, Митя. Учебу наверстаешь потом».
И Дмитрий Ильич ночным поездом отправился в Питер. У него было три свободных дня. Прямо с поезда, взяв извозчика, поехал на Шпалерную, где находился дом предварительного заключения. Около здания тюрьмы он увидел группу женщин с узелками в руках, догадался: принесли передачу. Присоединился к ним, стал ждать. У него ничего с собой не было: вырвался налегке. Успокаивал себя тем, что брат сам скажет, в чем он нуждается.
После регистрации в книге посетителей ему показали на длинный, похожий на подвал коридор. Пройдя его, он увидел что-то наподобие вестибюля, перегороженного двойной решеткой. Невольно мелькнула мысль: если бы захотел незаметно передать записку — не получится: между решетками взад-вперед прохаживался усатый надзиратель, время от времени предупреждая: «Иностранным говорить не велено». Дмитрий Ильич не сразу узнал брата: в трех шагах от него, за спиной перетянутого ремнями надзирателя стоял… Володя.
Улыбчивое, радостное от встречи лицо брата не могло обмануть Дмитрия Ильича. Мрачное сырое помещение, отсутствие свежего воздуха самым худшим образом сказывалось на здоровье — брат осунулся, побледнел. И только глаза словно говорили: не унываю.
Брат стал расспрашивать о маме, о сестрах.
— А ты-то как? — спросил Дмитрий Ильич по-немецки.
Надзиратель гут же его оборвал: на иностранных языках говорить не велено.
И все же, несмотря на двойную решетку, разделявшую узников и посетителей, братьям удалось поговорить, и Дмитрий Ильич понял: брат чувствует себя хорошо, намерен и в тюрьме продолжать начатое дело.
В Москву Дмитрий Ильич вернулся полным решимости следовать за своим братом. Используя факты из жизни рабочих «Гужона», он пишет прокламацию. В ней обосновывает как экономические, так и политические требования трудящихся. Она находит хороший отклик в рабочей среде. Но эта же прокламация попала в поле зрения охранки. Кружок же благодаря строгой конспирации оставался неуязвимым.
Дмитрий Ильич ходил на явки уверенно: он не любил людей робких и сам к таковым не относился. Как-то товарищи заметили, что у их пропагандиста необыкновенно приподнятое настроение. Да он и сам не скрывал этого:
— Из тюрьмы освободили брата.
Это было большое событие. Втроем — Владимир Ильич, Мария Александровна и Анна Ильинична — возвратились из Петербурга.
Но радость была недолгой. Через пять дней Владимиру Ильичу предстояло уезжать в ссылку. В оставшиеся дни братья о многом переговорили. Владимир Ильич расспрашивал о состоянии дел в московском «Рабочем союзе», интересовался, что собой представляет нелегальный кружок на заводе «Гужон», каковы настроения рабочих, их экономические и политические цели, в какой степени рабочие организованы.