— Что вы сказали? Повторите.
— Я написал на Гростайне: «Дима».
— Где?!
— У земли, в самом низу. Немного справа. Я был немножко пьян, у меня было радостное настроение, а неподалёку старушка стучала по зубилу. Мне тоже захотелось что-нибудь выцарапать. Типа на память.
— На бесценном артефакте, обладающем уникальными свойствами?! Рядом с древними петроглифами вы нацарапали свои… дмитроглифы?!
— Ха-ха, дмитроглифы! Я там песочком присыпал, никто не заметит. Интересно, в наши дни эта надпись видна? Наверное, стёрлась за пять тысяч лет, я там не сильно камешком поработал.
Олег Петрович тщательно вытер руки салфеткой и достал из портфеля планшет. Открыл какую-то фотографию и зашевелил пальцами, увеличивая масштаб.
— О, у вас есть фото Гростайна? — догадался Дима. — Дайте глянуть.
Олег Петрович повернул планшет и спросил:
— Значит, «Дима»?
Внизу скалы явственно виднелась чёткая надпись. Будто вчера сделана. Коряво, но миленько. «Дима + Ру».
Проводить себя Олег Петрович не разрешил. Сказал, у него много работы и он должен вернуться в институт. Дима, распалённый видом того, как молниеносно Олег Петрович высосал молочный коктейль, смог добиться только согласия на второе свидание.
========== Часть 4 ==========
А в августе погода улучшилась. Каждый день Дима спешил поскорее разделаться со съёмками и обработкой фотографий, чтобы встретиться с Олегом Петровичем. Тот тоже выкраивал час-другой на общение с Димой, но всё остальное время сидел в институте — днём и ночью. Дима поражался фанатизму, с каким доцент отдавался науке. Кому б другому он так отдавался. На втором свидании Дима предложил Олегу Петровичу:
— А давайте доедим эту чудесную пиццу и поедем ко мне? Я покажу вам свою студию.
Олег Петрович дожевал кусок «Карбонары» и пробормотал:
— Ох, это совершенно невозможно. Нет-нет, я не могу. Такому интроверту, как я, пойти в гости — чистое мучение. Стресс на несколько недель.
— Не верю, что дело только в этом. В интровертности.
— Я не готов… — выдавил Олег Петрович.
— А если к вам?
— У меня же мама. Болеет.
Дима выбрал тактику мелкого фола. Походя приобнимал, поддерживал за локоть в транспорте, хлопал по спине и целовал при встрече, прижимаясь максимально недвусмысленно. Олег Петрович плыл, но на экстремальное сближение не соглашался.
Однажды Дима похвастался:
— Я наконец собрал тысячу евро, — он похлопал по своему рюкзачку, где лежал бумажник и загранпаспорт. — Некоторые клиенты наличкой расплачиваются, много неучтёнки. Завтра отнесу деньги в банк и выкуплю забронированные билеты. Полечу лоукостом через Осло, так дешевле.
Олег Петрович вздохнул как-то порывисто, словно у него кольнуло в сердце, и сказал:
— Что ж, пришла пора действовать, да?
— Да! — расплылся Дима. — Через неделю я стану самым знаменитым фотографом в мире. Вы будете мной гордиться! На церемонии вручения нобелевки я упомяну вас в благодарственной речи. И, конечно, подарю вам фотоальбом. С автографом!
— Буду счастлив. Кстати… то предложение ещё в силе?
Дима обмер. Он сразу догадался, о чём речь. Перегнулся через стол, заглядывая в смущённое лицо. Глаза опущены, губы подрагивают.
— Олежек Петрович! Милый! Это предложение всегда в силе. Я даже не надеялся.
— Диктуйте адрес. Я приеду вечером.
***
Дима впервые за лето отскрёб комнату до блеска. Собрал и вынес пустые коробочки из-под доширака, пивные банки и чебуречные упаковки. Сдвинул к одной стене стойки с отражателями, у другой стены положил на пол матрас. На раскладушке-то неудобно будет, Олег Петрович крупный. Застелил матрас новым икеевским бельём, гладким и прохладным — не пожалел полторы тысячи рублей для создания постельного уюта. Сверху бросил белую оленью шкуру на малиновом подкладе, получилось по-скандинавски стильно. Под подушку он засунул флакон смазки и презерватив: если у Олега Петровича это первый раз, пусть всё будет по-человечески. Дима хихикнул, вспомнив свой первый раз. Также он купил три бутылки вина — не самого дешёвого, но со скидкой. Купил винограда, спелых персиков и, на всякий случай, говяжьих сарделек. У Олега Петровича здоровый аппетит. Если он и трахается, как ест…
Он пришёл, когда стемнело. Сгорбившись, шастнул по коридору в комнату, словно боялся, что его увидят. В мастерской он огляделся, увидел ложе страсти, вино и фрукты на подносе и нервно затрещал пальцами.
Дима сказал:
— Вы самый интересный, талантливый и увлечённый человек, которого я встречал. Я хочу вас с первой встречи, но это ни к чему не обязывает. Если вы почувствуете хоть малейший дискомфорт, я к вам не притронусь. Мы будем спать как братья.
— У меня нет брата.
— Оу… ну, как брат с сестрой. У вас есть сестра?
— Если позволите, я схожу в ванную комнату.
— Конечно-конечно. Я вас провожу, чтоб вы не заблудились.
— Надеюсь, вы не возражаете, если я надену свою любимую пижаму? Мне так будет комфортнее.
У Димы защемило в груди. Бедный Олег Петрович. Нервничает, наверное, до потери пульса. Для учёного сухаря, интроверта и закоренелого девственника прийти в гости к мужчине, который собирается его трахнуть, — должно быть, чрезвычайное жизненное событие.
Пока Олег Петрович отсутствовал, Дима уселся по-турецки на постель, понюхал под мышками и отщипнул виноградинку. Слабый вечерний свет проникал сквозь жалюзи и расчерчивал комнату полосами. За окном шумели машины, доносились обрывки смеха и разговоров.
Когда Дима устал ждать и начал волноваться, в комнату вошёл Олег Петрович. На нём была голубая фланелевая пижама, застёгнутая под горло. Длинные рукава ниспадали до костяшек, широкие штаны скрывали форму ног. На носу поблёскивали очки с треснутым стеклом. Дима вскочил и обнял Олега Петровича, согревая своим теплом, вливая в него решимость. Потом осторожно снял очки и поцеловал растерянное лицо. Коснулся поджатых губ. И Олег Петрович расслабился, положил голову Диме на плечо.
— Вы невероятный, — шепнул Дима и потрогал за фланелевые яйца. — Снимете штаны?
— Нет.
— Ладно, — не стал спорить Дима.
Он увлёк Олега Петровича на шкуру, зацеловывая, как застенчивую барышню. Тот алел щеками, вздрагивал и даже постанывал, но выставлял перед собой растопыренные пальцы, как противотанковые ежи. Это мешало его ощупывать. О том, чтобы снять или хотя бы расстегнуть пижаму, не было и речи. Дима разделся первым и заметил, что Олег Петрович его рассматривает. Наверное, впервые увидел член. Дима покачал им из стороны в сторону, наслаждаясь производимым эффектом.
— А вы раздеться не хотите? Тут жарко, да и неудобно в пижаме.
— Нет.
— А… как?
Олег Петрович лёг на живот и приспустил штаны. Фантастический вид открылся Диме. Выпуклая, пушистая, обольстительная жопа покорила его с первого взгляда. Дима упал в неё лицом и вдохнул запах цветочного мыла. Не в силах отказать себе в удовольствии, он вгрызся в плоть зубами. Из Олега Петровича вырвался хриплый рык, и Дима понял, что можно. Раздвинул ягодицы и облизал трепетное невинное отверстие, которое явно не использовалось как вход. Он полировал его языком, пока Олег Петрович не выпятил свой зад самым непристойным образом.
Дима, пьяный от желания, попробовал стащить пижаму. Хочется же и член потрогать. Хотя бы увидеть. Но Олег Петрович намертво вцепился в штаны, не подпуская к паху, словно жопа — это единственное, что он мог предложить миру. Может, у него член маленький?
— Не снимете?
— Нет.
— Ладно.
Если ему так легче, то пускай. В свой первый раз Дима тоже оголил только попку, а шлем, пуховик и лыжи снимать не стал. И это при всей его любви к красавчику инструктору.
Дима заботливо смазал и растянул Олега Петровича. Не суетился. Если человеку не понравится дебют, он может вообще отказаться от секса. Входить надо сильно, но плавно, решительно, но нежно.
— Готовы? — спросил он у Олега Петровича.
Тот шумно засопел, прогнулся в пояснице и впился пальцами в оленью шерсть. Значит, готов. Чувствуя, как перед ним открываются узенькие, словно игольное ушко, ворота рая, Дима вошёл. И над ним запели ангелы.