— Это ты-то возился?! — Кровь затекала в горло, и Дима сплёвывал её, пытаясь попасть в Олега Петровича, но красные слюни падали обратно на лицо. — Ты всегда меня ненавидел!
— Неправда! Я всего лишь пытался тебя нейтрализовать. Выиграть немного времени, чтобы закончить свою работу! А ненависти у меня нет.
— Есть! Когда ты трахал меня в первый раз, то руки выворачивал, а второй раз высунул из пижамы только кончик жопы. Это по-твоему, не ненависть? Не презрение, не желание сделать мне больно?
— Нет! Это стратегия! В первый раз мне нужно было, чтоб ты имя своё забыл, а второй раз я боялся, что ты меня узнаешь! Я был вынужден так поступать! Я вообще! Не так! Ебусь!
— А как?
Похожий на гигантскую облезлую мышь, Олег Петрович сидел на Диме и смотрел на него воспалённым взглядом. Дима шумно дышал всей грудью. Он облизал губы, харкнул розовым в сторону и сказал, подводя итог:
— Ты даже ни разу меня не поцеловал.
А потом, как в замедленной съёмке, он увидел приближающееся бородатое лицо, горящие глаза и жёсткие губы. Дима зажмурился. Через мгновение его коснулись таким нежным поцелуем, что он не поверил собственным ощущениям. Чтобы в них разобраться, Дима открыл рот и подставил его под требовательно-ласковый нажим. Голова закружилась, шум дождя растворился в шуме крови.
— Хо-хо, парниша, — послышалось откуда-то сверху.
Олег Петрович поднял голову, Дима открыл глаза. Над ними стояла Му и протягивала корону. Рядом с ней стояли два оленя с унылыми мордами. Шторм затих, умчался в открытое море, из-за скал блеснуло тусклое сентябрьское солнце. Олег Петрович встряхнул корону, обрызгав и Му, и Диму, и себя. Нахлобучил её по-дембельски на макушку и сказал:
— Ладно, чего мы в луже лежим? Пошли домой.
— Поедем на таксо? — спросила Му.
— Нет, на своих двоих, — ответил он. — А кто будет издеваться над шаманками, поить их самогоном, кормить разноцветной гадостью и учить дурацким словечкам, того я отшлёпаю.
***
Олег Петрович отправил Му в посёлок, а Диму повёл дальше, за каменистый изгиб горы. Там, на тундровой полянке в зарослях черничника, стояла серо-бурая палатка, совершенно неотличимая от рельефа местности. В пятидесяти метрах над ней на скале шумела «Чаша вечной любви», а с обрыва открывался вид на океан.
— Вот он, тайный бункер многожёнца, — Дима шмыгнул носом. Кажется, кровь остановилась.
— Ну, почему же тайный? — спросил Олег Петрович, пропуская его внутрь. — И хватит инсинуаций по поводу многожёнства, ты ничего не знаешь о структуре общины. Ты видел в посёлке хоть одного ребёнка или беременную женщину? То-то же. Тут никто ни с кем не спит, у общины другие задачи.
— Какие? — спросил Дима, оглядываясь по сторонам.
— Ритуально-церемониальные. Девушки — шаманки северных племён, приезжают сюда по своим шаманским делам. Вырезают петроглифы, воскуривают травы, песни поют. В общем, нечто вроде центра по обмену опытом.
— Если никто ни с кем не спит, зачем ты пытался меня женить?
— Чтобы занять тебя хоть чем-то, кроме беготни по берегу и фотографирования. Потом бы портал открылся, и я бы тебя выбросил. Хотел обойтись малой кровью.
— Ясно. А ты здесь кто?
— Гранд-шаман, покоритель серой скалы. Зря смеёшься, ты тоже гранд-шаман. Поздравляю, это высочайший титул. Шаманки поклоняются тем, кто умеет ходить через «Врата вечной любви».
— Ахах, Гростайн — «Врата вечной любви»? В пару к водопаду?
В просторной палатке хватало места для большого раскладного стола, на котором лежал серебристый макбук и теснились стопки книг. У стола приткнулось парусиновое кресло, под столом блестел красный бок генератора «Хонда». Дальше по левую руку стояла деревянная кровать — похоже, икеевская, Дима такие видел, когда покупал бельё. Застелена она была весёлым покрывалом в стиле кантри. Над кроватью висела гитара. В центре палатки попыхивала жаром печурка, а справа у Олега Петровича было нечто вроде кухни: грубо сколоченный стол, полки с крупами, консервами и бутылками, переносной ящик-холодильник. В самом углу прятались снегоступы и лопата. Если с доцентом что-нибудь случится и его добро попадёт в руки аборигенов, то эффекта бабочки не избежать. Этот мир обречён.
— Баня и санузел в соседнем помещении, — сказал Олег Петрович. — Коньяк будешь? Есть твой любимый «Хеннесси». Из дьюти-фри.
— Для меня, что ли, купил? — спросил Дима, разглядывая кемпинговые лампы, выстроенные в ряд.
Олег Петрович пожал плечами:
— На всякий случай. Иди в баню, я утром воды нагрел. Помойся, согрейся, а то заболеешь.
— А после бани ты меня трахнешь, — предположил Дима.
— А не надо?
— Боюсь потом не досчитаться шапки или ботинок. Или ещё чего-нибудь, что тебе в голову взбредёт. Ты же клептоман.
Дима стоял гордо выпрямившись, хотя зубы постукивали от холода. Олег Петрович порылся в ворохе бумаг и молча протянул конверт из плотной коричневой бумаги. Дима заглянул: пачечка европейских банкнот, стянутая резинкой, красная обложка паспорта.
— А флешка на сто двадцать восемь гигов?
Олег Петрович вытащил её из ноутбука, задумчиво покрутил в пальцах и сказал:
— Ты лучший фотограф из всех, кого я видел. У тебя талант, Дима.
— Я знаю. Отдай флешку!
— Я хочу использовать твои фотографии в своей диссертации.
— А я хочу миллион баксов и Данилу Козловского, — Дима требовательно протянул руку.
Олег Петрович нехотя положил флешку на раскрытую ладонь.
— Смотри, я тебе её отдал, — сказал он, — но сейчас я кое-что расскажу и попрошу вернуть её обратно. И ты сделаешь выбор. Договорились?
— Договариваться с тобой — себя не уважать, — буркнул Дима, но уши навострил.
— Версия о том, что Гростайн — портал в другое измерение и на нём начертаны имена избранных — самая старая и распространённая. Проблема в том, что никто не знал, куда именно ведёт портал и как расшифровать эти имена, они слишком длинные и необычные. Я единственный знал, куда ведёт Гростайн. Зато я не верил в теорию имён, потому что моего имени в списке не было. Я кучу времени убил на эту головоломку! А когда ты сказал, что написал «Дима+Ру», у меня в мозгу щёлкнуло: все эти имена сдвоенные.
Олег Петрович скинул промокшую малицу и остался в облегающей термофуфайке. Развязывая тесёмки на штанах, он продолжил:
— Я кинулся проверять это предположение и смог прочитать египетскую пару имён. Это прорыв, Дима! У меня родилась новая гипотеза. У шаманок есть легенда, что влюблённые могут путешествовать между мирами, если их любовь достаточно крепка. Я и забыл эту дурацкую легенду, но после общения с тобой вернулся и провёл новые исследования. Оказалось, шаманки давно заметили феномен: из Гростайна выходят парами. Только я пришёл один. И ты.
Мокрые штаны шлёпнулись на пол, Олег Петрович остался в трусах. Обычных трикотажных боксёрах, не утеплённых. Дима с трудом оторвался от их созерцания и спросил:
— И что это значит?
— Это значит, что поодиночке мы можем двигаться по временной шкале лишь туда-сюда, как маятники. — Рудов изобразил указательным пальцем движение маятника. — Из современности — в то время, когда ты вырезал наши имена. Потом обратно. Ну, плюс-минус. А вдвоём мы сможем перемещаться во времени, куда захотим. В любую эпоху! — Указательный палец нарисовал бесконечную хаотическую линию. — Это и есть моя гипотеза. Гростайн — мифические «Врата вечной любви». Машина времени для влюблённых!
Олег Петрович подождал реакции Димы, но тот был слишком ошарашен, чтобы сформулировать свои мысли. Олег Петрович продолжил:
— Представь, мы сможем увидеть гладиаторские бои в Риме и послушать проповеди Христа. Мы сможем поучаствовать в Варфоломеевской ночи и посмотреть на казнь Марии-Антуанетты. Только представь! Мы сможем прокатиться на «Титанике»…
— И утонуть, — перебил Дима. — Мы же не можем взять с собой Гростайн, верно? Это же не портативная машинка времени, которую надеваешь на руку, как часы, и активируешь в нужный момент.
— Да, придётся много странствовать. Но не факт, что Гростайн такой один. Послушай, Дима! Если ты согласен разделить со мной жизнь, полную приключений и опасности, — верни мне флешку. Осенью я допишу докторскую и прославлюсь как исследователь Гростайна. Ты тоже не будешь забыт, я упомяну тебя в предисловии как автора снимков. Ну, или как соавтора, чёрт с тобой. А потом мы отправимся в долгое путешествие. И все фотографии, которые ты сделаешь в прошлом или будущем — не знаю, куда нас занесёт, — будут принадлежать тебе одному. А я займусь любимой историей. Как тебе план?