Жестокие чёрные глаза сверкают под крутыми надбровными дугами, твёрдые губы прячутся в зарослях бороды. Нечёсаная грива откинута назад и открывает шишковатый лоб. Мощную шею украшает ожерелье из чьих-то клыков, а на атлетическом торсе можно пересчитать каждый кубик. Мускулистые руки покоятся на разведённых коленях, оленья шкурка деликатно прикрывает увесистую выпуклость.
Сфотографировать! Уговорить, предложить денег, пообещать отдать негативы — всё что угодно, но сфотографировать это тело, руки и глаза. Спускать затвор снова и снова, пока не кончится плёнка, пока не заржавеет флешка, пока солнце не зайдёт за горизонт. Дима сглотнул, церемонно поклонился и сказал:
— Добрый день, прекрасный доисторический человек! То есть ночь, разумеется. Наконец-то я тебя встретил! — И прибавил: — Спасибо Гростайну.
Человек моргнул, но промолчал, а девушки наперебой заверещали: «Гыр-гыр-гыр!». В их голосах звучала неподдельная радость. Кажется, они рассказывали, как нашли Диму: выпал из серого камня, обаятельный молодой петербуржец, талантливый фотограф, недавно расстался с бойфрендом. Наверняка что-то в этом роде. Во время рассказа они поглаживали Диму и опять целовали ему руки. Пожилые матроны слушали с улыбкой, переспрашивали и издавали разные восклицания — в целом одобрительные. Наконец, женщины умолкли, а мужчина встал с трона-валуна и сказал как отрезал:
— Фыр.
Лица женщин исказились, как лица детишек, которым в луна-парке не купили сахарной ваты. Они начали просить: «Ру, гыр-гыр-гыр», а некоторые слёзно взывали на одной ноте: «Ру! Ру!». Это его имя! Двухметровый самец со сладостными выпуклостями носит строгое и элегантное имя: Ру.
— Фыр! — повторил вождь и указал пальцем на Гростайн.
Женщины горестно примолкли и засобирались в путь. Кажется, только что Диме отказали в гостеприимстве. Он оторвался от созерцания косых, икроножных и дельтовидных мышц и заявил:
— Уважаемый Ру! Как царь этой местности вы имеете полное право прогнать меня из своей страны и… и из своего времени, но, поверьте, вы совершаете огромную ошибку! Я знаменитый русский фотохудожник Дима Сидоренко! — Под сердитым немигающим взором он сбился и сознался: — Ладно, пока не знаменитый, но я прославлюсь на весь мир, если вы разрешите снять вас и ваших жён. И… и ваших прелестных дочерей, разумеется, и… ваших бабушек… Или кто они вам? Послушайте, вы прославитесь на весь мир! Вашими глазами будут восхищаться в Нью-Йорке, о ваших руках будут мечтать в Милане, а ваши бёдра сведут с ума парней в Трухильо. Это в Перу, не подумайте плохого!
Ру кивнул, и девушки подхватили Диму под руки и потащили к пляжу. Какое коварство! Только что стояли на коленях и щебетали о любви, но по приказу вождя мгновенно превратились в беспощадных фурий. О, женщины!
— Ру, ну пожалуйста! Дай мне хоть бараний лоб сфотографировать! — закричал Дима, когда его проносили мимо шикарного вида на западный музейный сектор. Старушка всё ещё тюкала молоточком. — Всего пару кадров! Я хоть денег заработаю, студию куплю!
— Фыр-фыр, — ответил Ру.
— А-а-а, фыр-фыр?! — разозлился Дима. — Да ты хоть знаешь, верзила саблезубый, сколько стоит аренда фотостудии на Васильевском? Сколько стоит нормальный свет? А камеры, линзы, фильтры? Ты думаешь, это легко — жить в двадцать первом веке и зарабатывать на еду, учёбу, путешествия, на парней, в конце концов? Мне нужны деньги! У меня три месяца не было секса!
Само вырвалось. Дима надулся и молчал до самого Гростайна. Его протащили по пляжу и опустили на песок у портала. Он расстелил оленью шкуру, лёг на неё и сказал:
— Устал я чего-то, тяжёлый выдался денёк. С самого утра дерьмо валится, как из дырявого бомболюка. Немного полежу, а потом полезу домой. Вы не ждите меня, занимайтесь своими делами, вон у вас сколько каменюк недоделанных.
Ру взревел, схватил его в охапку вместе со шкурой и воткнул головой в скалу. Дима охнул. Разноцветный мерцающий кисель с прошлого раза несколько загустел и консистенцией напоминал крутое тесто. Получив пинок под зад, Дима проломился сквозь портал и упал к ногам норвежского бомжа.
— Ты вернуться! — заорал тот.
Дима подтянул джинсы и спросил на английском языке:
— Кто ты такой, а? Как ты узнал про портал? Откуда у тебя ключ от музея? Выкладывай!
***
— Я проработал в музее пятнадцать лет, прежде чем меня выгнали. Они решили, что я сошёл с ума, помешался на этом камне. Никто не верил, что я собственными глазами видел, как человек прошёл через портал. Сказали, у меня галлюцинации, мне надо лечиться…
— Что за человек?
— Я его не разглядел. Той ночью я сидел в засаде, как всегда во время геомагнитных бурь. Наблюдал, как светится камень, и ждал какого-нибудь чуда. Я всегда верил, что это портал в другой мир, а не просто естественная выемка, отколовшийся кусок породы. И вот однажды кто-то открыл дверь своим ключом и юркнул в портал. Прыг — и нет его. Я успел заметить только блеск очков. Я даже не понял, мужчина это, женщина или Гарри Поттер. А ты там кого-то видел?
— Да там полно народу, — проворчал Дима. — Значит, тебя уволили после того, как ты начал болтать о человеке, который исчез в камне?
— Ну да, моя теория блестяще подтвердилась, и я не мог молчать! С тех пор я прихожу сюда тайно, когда смотрители расходятся по домам.
— И чем ты тут занимаешься?
— Караулю того человека, пытаюсь взломать портал. Видишь татуировки?
Дима взглянул на руки, хаотично забитые рисунками, и увидел знакомые линии:
— Это же символы Гростайна! Зачем ты их наколол?
— Я думал, так можно пройти через портал! Я годами срисовывал письмена и делал себе татуировки. Мне казалось, если начертать нужные символы в нужных местах, то дверь откроется. Всё тело изрисовал, даже на жопе иероглифы! Но теперь эта версия рухнула: ты прошёл через портал без заклинаний и татуировок. Как тебе удалось? Что в тебе есть такого, чего нет во мне? И самый главный вопрос, который терзает меня много лет: что там, за волшебной дверью?
— Как тебя зовут?
— Профессор Олафсон.
— А меня Дмитрий, приятно познакомиться. А за той дверью моя судьба, профессор Олафсон. Вот посидел я с тобой, успокоился и понял, что зря он меня выбросил из своего мира. Кем он себя возомнил? Ну, допустим, он могущественный правитель и секс-символ каменного века, но ведь и я не пальцем деланый. Я весёлый и трахаюсь с огоньком. Ему и не снилось в своём доисторическом гетеро-раю… Чего ты на меня смотришь?
— А ты нормальный? Два психа на один портал — это много.
— Олафсон, я должен туда вернуться, — Дима встал и надел рюкзак, — помоги мне, пожалуйста!
— Проход почти закрылся, буря стихла.
— Ничего, я пролезу! Когда по прогнозу следующее северное сияние?
— Завтра или послезавтра, не знаю. Тут постоянно северные сияния, это же семидесятая параллель.
— Олафсон, жди меня завтра, ладно? Я вернусь и всё тебе расскажу. И покажу! Я фотограф, у меня техники с собой на триста тысяч. Зря, что ли, вёз? Ты получишь ответы на все свои вопросы!
— Я дождусь тебя, мой друг. Иди.
Они обнялись, и Дима сунулся головой в камень. Не тут-то было. Изначальный кисель, превратившийся в тесто, теперь загустел до состояния холодного пластилина. Ничего, пролезть можно, если приложить усилия. Дима сжал зубы и начал вдавливаться темечком в неподатливую скалу. Олафсон что-то крикнул, но уши уже погрузились в портал, и Дима ничего не услышал. Зато почувствовал руки Олафсона: тот пытался придать ускорения, толкая его в багажник. Отчаянными рывками, преодолевая сопротивление пластилиновой среды, Дима выпростал голову с другой стороны, конвульсивно подрыгался и понял, что застрял. Ни туда, ни сюда, но хотя бы дышать можно. Его голова торчала в каменном веке, как барельеф Медузы Горгоны, ноги болтались в третьем тысячелетии, а туловище досталось хищному Гростайну, чьи объятия становились всё крепче и крепче. Грудную клетку сдавило, как в тисках.
— Эй! Ру! Ру! Помоги мне! Боюсь, меня сейчас раздавит! Добрые женщины! Гыр-гыр-гыр! Вытащите меня!