И только в конце своего доклада фельдмаршал осторожно намекает на помощь ставки.
Манштейн, видимо, кое-как вышел из положения. Во всяком случае, после его доклада лицо Гитлера чуть прояснилось. Он даже пошутил, на минуту обрел пафос: «мои генералы»… «мои войска»… Но, выслушав других, он помрачнел снова. А когда заговорил сам, им сразу овладело ожесточение, глаза сузились и потемнели, в голосе появилось злое раздражение. Поглядывая в упор на генералов, он говорил, что больше нельзя отдавать ни пяди завоеванной территории, что нужно держаться во что бы то ни стало и побороть сталинградский психоз, что отныне Днепр должен стать неприступным рубежом, разделяющим обе армии.
Манштейн слушал угрюмо и подавленно. Он видел: Маттенклот, Штеммерман и другие также подавленны. Еще бы! О чем говорит их фюрер? Днепр должен разделить… Значит, что же? Стоять? Отбиваться? Неужели нет сил, чтобы можно было думать о лучшем? Неужели так ослабла германская армия? И кто говорит об этом? Адольф Гитлер, который всегда превозносил наступление. Наступление любой ценой — таков политический и военный девиз его жизни! Вот как было недавно. А теперь — держаться… стоять… Днепр разделит… Ах, вот что! Стратегический выигрыш времени. Поссорить союзников, чтобы потом вместе с американцами добить русских. Ох, призрачный план! Манштейн опять смотрит на генералов и видит: лица их замкнуты и сумрачны. Лишь Герберт Гилле не сводит восхищенных глаз со своего кумира. Фанатик!
На минуту умолкнув, Гитлер встал и, сложив за спиной руки, сделал несколько шагов взад и вперед. Затем круто повернулся и снова заговорил истерично, с надрывом. За отход от Днепра он приказывает расстреливать каждого солдата и офицера. Не поздоровится и генералам. Мало войск — он пришлет еще. Им уже отдан приказ. Сюда идут дивизии из Норвегии и Франции, из Германии. Нужны танки, самолеты — все будет! Только стоять. Он никому не простит никакого отхода. Довольно.
— Слышите, Хейнрици? — хмуро уставился он на генерала.
— Да, фюрер.
— Слышите, Штеммерман?
— Да, фюрер.
— Слышите, Гилле?
— Да, мой фюрер…
Часом позже командиров полков и дивизий Гитлер приказал построить на плацу в парке. Поджидая рейхсканцлера, они понуро стояли на песчаной дорожке. Фред Дрюкер беспокойно посматривал по сторонам. Почему из всех соединений присутствуют здесь лишь генералы и оберсты, а из их дивизии — и командиры батальонов, и командиры рот, и даже взводные начальники? Чем объяснить это? И Пауль Витмахт, и Ганс Мюллер, что стояли рядом, были также в недоумении. Еще сегодня утром никто из них ничего не знал. Все они — и Фред, и Пауль, и Ганс — каждый по-своему хозяйничали в своих ротах. Но пришла блицтелеграмма, и вместе с другими они здесь, в ставке фельдмаршала. Зачем их вызвали? Может, для вручения наград? Нет, не те времена. Что-то тут другое.
Наконец вдали показались черные авто. У Фреда мороз пробежал по коже. Что-то будет? Фельдмаршал первым вылетел из машины, торопясь поддержать Гитлера. Но тот отмахнулся и сам выбрался на песчаную дорожку. Он молча обошел строй, исподлобья оглядел явно перепуганных генералов и офицеров. Хмуро взглянул на взвод эсэсовцев из дивизии «Викинг», застывших с автоматами на караул. Они держали их отвесно прямо перед собой, выставив в стороны локти левых рук и придерживая правыми за металлические приклады. Офицер сделал было движение подать команду и доложить, но Гитлер все так же молча едва заметным взмахом руки приказал ему остаться на месте. Фред с еще большей силой почувствовал недоброе.
Потом, остановившись, фюрер круто повернулся к Манштейну:
— Чья дивизия первой ступила на правый берег?
«Вот оно что! — весь похолодел Фред Дрюкер. — Наша дивизия».
Манштейн вызвал из строя генерала, и Фред проводил его сочувственным взглядом. Выпучив глаза, генерал вытянулся перед Гитлером. Фюрер отвернулся и взмахом руки указал ему на место против строя эсэсовцев.
— Чей полк первым ступил на правый берег?
И своего оберста Фред проводил таким же взглядом. «Чья теперь очередь?» — гадал он, чувствуя, как у самого подгибаются колени.
— Чей батальон?
У Фреда потемнело в глазах, и своего командира батальона он даже не разглядел.
— Чья рота? — перечислял Гитлер.
Слова эти для Фреда, Пауля и Ганса прогремели как гром. Офицеры содрогнулись и побледнели. Воротнички их мундиров сразу сделались мокрыми. Чья же из их рот первой ступила на злополучный правый берег? Где тут знать! Это случилось той страшной ночью, в темень, в дождь, в разных пунктах переправы. Где уж тут разобраться! Впрочем, их и не спрашивают. За них отвечает сейчас сам фельдмаршал. Он, взглянув на бумажку, называет фамилии обреченных, и те по команде покидают строй. «Кого же он вызовет сейчас?» — только подумал Фред, как Манштейн уже назвал офицера: